По ту сторону реальности. Том 3 (Сборник мистики и фантастики)

Время – дай мне ответ,
Безумье мое утоли.
Скроется солнца свет,
Звезды ближе земли.

Сумрак – дай мне покой,

Жажду мою напои.
Туман – след мой сокрой,
Укутай тропки мои.

За лесом – шум голосов:

Слышатся ловчих шаги.
Мечутся искры костров,
Шепчет тревога: беги.

Мелькают елей стволы,

Хлещут лапы ветвей.
Не принят зверями ты,
Чужой для мира людей.

Михаил Петухов

г. Курск

Харюки

Благословенна украинская ночь! Сколько знаменитых и не очень знаменитых прозаиков и поэтов писали об этом чудном времени суток. Каждый воспевал её по-своему, каждый отыскивал свои неповторимые слова для того, чтобы признаться в любви этой степи, этому пьянящему воздуху, этой красавице-луне, освещающей своим нежным светом кохающиеся парочки; этим неотразимым звездочкам, подвешенным за лучики к небу и образующим загадочные узоры, по которым гадали и на смерть, и на любовь, и на урожай.

А кто из нас, лёжа на мягкой степной траве, вдыхая аромат ночи, не любовался звёздным дождём? И пусть учёные мужи сколь угодно долго доказывают, что это сгорают, попав в атмосферу, частицы космического мусора, пусть чертят сложные траектории и исписывают сотни страниц мудрёными формулами, мы-то с вами знаем, что это чушь. Мы знаем, что там, в вышине, порой дует ветер и срывает с небосвода звёздочки. Как капли дождя, летят они на землю и, упав, превращаются в золотые монетки. Парубки да дивчины ходят в степь искать монетки и, бывает, находят. Правда, в наших краях такого чуда не случалось. Но у каждого из нас есть родственник или знакомый, живущий «ну совсем недалеко», который точно знаком с человеком, нашедшим такую золотую монетку.

Вот и в эту ночь были парни да дивчины, любовавшиеся звёздным дождём. Но, как и всякий дождь, этот начал иссякать, капли падали всё реже и реже, а последняя, крупная, яркая, не долетев немного до земли, начала, словно подвыпивший дьячок, выписывать кренделя и, наконец, приняв решение, опустилась где-то в степи.

В том месте, где степь, словно лицо ещё не старого, умудрённого опытом чоловика, будто морщинами, была изрезана неглубокими оврагами, а редкие рощицы напоминали щетину, стоял хутор Харюков.

Когда и откуда появились они, никто не знал. Бабка Мрия, которой, по её словам, в прошлом годе исполнилось сто лет, рассказывала, как ездила она каждый год с родителями на ярмарку в Сорочинец, и не было в степи ни хутора, ни его странных обитателей. А в тот год, когда купили ей звонкие монисточки у заезжего жида, возвращаясь обратно в село, увидели они хутор. Три дня назад ехали мимо, и задремавший тятенька выронил знатный кнут. А когда очнулся, пришлось ему, пыля чоботами, возвращаться, подбирать потерю.

За это выпил с кумом в шинке по стаканчику горилки, потом ещё и ещё. И хотя мать Мрии, женщина с доброй душой, но не терпевшая пьянства, провела со своим благоверным воспитательную работу и кулачками, и скалкой, и черевичкой, но зелёный змий упорно не желал покидать тятенькину голову. Так он и ехал – то напевая, то погружаясь в сон. И вдруг волы стали, словно перед ними вырос незримый забор. Тятенька, проснувшись, едва не свалившись с телеги, потянулся за кнутом, чтобы подкрепить вечное «цоб-цобе!» сыромятиной, да так и застыл.

Ещё бы! Там, где вчера было пустое место, сегодня стояла немалая мазаная хатка; во дворе, огороженном плетнём, кудахтали куры, разбегаясь от нескольких пегих, пятнистых хавроний; в тени под явором качалось в люльке дитя, пол которого определить не представлялось возможным. А несколько хуторян пахали целину. Да как пахали!

Старший Харюк, впрягшись вместо лошади, привязанной к явору, тянул соху, а его жинка и дети помогали изо всех сил. Соха была таких размеров, что тятенька засомневался, смогла ли бы её тянуть кобыла. Все Харюки были здоровыми, даже жинка и старшой были вровень с сидящим на телеге тятенькой, а сам возвышался над изрядно струхнувшим главой семейства. Несмотря на то, что день был жаркий, все они были одеты. Видно, стеснялись снять одежду, потому что все до одного, даже лежащее в люльке дитя, были горбаты. И горбы их были не круглые, а скорее как подложенные снизу небольшие корыта.

Про внешность их мать Мрии сказывала, что были их лица безучастными и застывшими, как будто вырезанные неумелым резчиком из старого топляка.

Старший Харюк, остановившись, вытер рукавом пот и, подняв голову, взглянул на тятю.

– Ну? – голос, казалось, исходил у него изнутри, во всяком случае, тятенька говорил, что не видел, чтобы он раскрывал рот.

– Водицы не найдётся?

– Не найдётся.

– Ну вот и спасибо! Так я поехал?

– Езжай! – Харюк прикрыл глаза. – Да смотри, не пей больше!