По ту сторону реки [6 книг] [Компиляция]

Идея с ужином пришлась очень кстати. Неожиданный приступ Водяной колдуньи и возвращение воспитанников Заречья домой сбили все планы в работе магической транспортной системы. Было решено отправляться всем вместе из Зорника, но для перемещения такого большого количества людей Брюсам требовалось время, чтобы подготовить и обезопасить туннель. Толпа молодых магов могла бы торчать сейчас под снегом на портальной станции Зорника, но вместо этого оказалась в Китеже, куда некоторые в иной раз и вовсе бы не попали.

Сева оглядел комнату, где только что появился стол на огромных ножищах, похожий на мясистого костяного паука. Неудивительно, что мужской дом тоже называли Костяным: изнутри вход представлял из себя череп неведомого существа с одной-единственной круглой выемкой для глаза и вытянутыми вширь челюстями. По стенам были развешены косточки поменьше: одни были собраны в связки и позвякивали, когда кто-то проносился мимо, другие висели над диваном, словно произведение искусства. Сева уже заприметил и некоторую посуду, явно вырезанную из кости.

Готовили здесь на улице, в специальных домишках с печами, потому местные то и дело сновали туда-сюда, появляясь из разинутой пасти черепа с дымящимися кастрюлями или ящиками с хлебом. Их одежда отличалась от той, к которой Сева привык. Она была многослойной, чтобы легко подстраиваться под постоянно меняющуюся температуру: погода в Китеже стояла промозглая, зато в общем доме висело душное печное тепло. У многих парней Сева заметил на лицах и пальцах руны — в Заречье такие рисовали для обрядов (его собственные руки постоянно были исчерчены целительскими рунограммами), но здесь это было частью повседневного образа. Сева быстро выцепил из толпы и тех, кого называли костяными колдунами: их шеи и руки были обвиты украшениями из мелких костяных бусин, а у некоторых в волосы были вставлены птичьи или рыбьи черепа.

Наконец подтянулись и девушки. Пока парни выставляли на стол башни из мисок и разноцветные стаканы из стекла, одни девчонки уселись в углу играть на гитарах, другие разложили на комоде амулеты из костей и камней и развернули большие тканевые узлы. Сева вдруг увидел Маргариту — ее черные волосы были убраны длинной заколкой из острых косточек.

— Красные нитки на вороте рубашки — это для чего-то? — Голос принадлежал хорошенькой круглолицей девчонке, вынырнувшей прямо из-за его плеча.

Сева дотронулся пальцами до пунктира красных стежков на черном хлопке. Они ползли вокруг шеи и манжетов.

— Нитка заговорена. Помогает с защитой в целительстве, — ответил Сева. — А что?

— У нас тут есть призванные оборотни — ларги. Люди, что превращаются в нерп. Для этого надо найти мертвую нерпу, выпотрошить и зашить человека в ее шкуру. Шов должен быть сделан красной нитью. Твоя рубашка мне об этом напомнила…

— Не поверишь, Маруся, но Сева и впрямь призванный оборотень, — усмехнулась Маргарита. — Правда, если бы он превращался в нерпу, все девчонки просто умерли бы от умиления. Поэтому ради сохранения их жизней он выбрал менее милый образ. Так ты говоришь, Полина быстро очнулась? — Маргарита перевела взгляд на Севу.

— Да… — Он кивнул и задумался. Совершенно неясно было, что заставило ее так резко открыть глаза и схватить его за руку. Он поддернул рукав, еще раз посмотрел на желтые синяки от ее пальцев и с досадой почувствовал, что к чувствам примешивается глупая обида, будто существовала реальная связь между его намерением ее раздеть и ее сопротивлением. Конечно, это было лишь совпадение, но обида никуда не уходила.

Тем временем к нему подходили знакомиться. Непосвященные, едва только приехавшие в Китеж, спрашивали про целительство: они знали, что, если выберут этот путь, после Посвящения им придется перебраться в Заречье. Представители древних родов пожимали руки, помня Севу как лучшего друга Муромца, хотя многие слышали и про его отца, а потому удивлялись, почему раньше не встречались с ним ни на одном приеме. Но теперь Сева понял, что старая история семьи, тянувшаяся уже несколько поколений и продолженная отцом, который бросил перед свадьбой девицу Брюсов, наложила отпечаток на репутацию всего рода. Заиграй-Овражкиных все знали, к Даниилу Георгиевичу обращались с самыми сложными случаями, но на праздники не звали.