А затем у него на коже появились беловатые пятна, и на этих участках кожа стала нечувствительной к теплу, холоду, не стали ощущаться прикосновение и боль. Постепенно кожа уплотнилась и стали образовываться узлы и язвы. Увеличились ушные мочки, стали выпадать брови, запал нос. Из-за всего этого сильно изменилась внешность Азата. Да разве только внешность! Значительно ослабело зрение, голос стал хриплым, периодично возникало удушье, и… Голова плохо соображала и ослабела память.
Азат пытался лечить страшную болезнь, но все доступные лекарственные средства были малоэффективными. Тогда он попросил у Боммера немного своей же настойки, но тот отказал, ссылаясь на то, что её почти уже не осталось. «Я уже обдумываю план поездки в Россию, чтобы собрать травы и изготовить побольше нового отвара, но… Пока ещё не придумал безопасного способа, как это сделать!» Но вскоре Мартину пришлось поднапрячься и решиться на поездку в СССР, так как у него вдруг обнаружилась ещё более страшная болезнь, чем у Азата, — рак. И лечить её уже было нечем.
Азат остановился и, как конь, встряхнул головой. Ему захотелось отогнать мысли о Боммере. Но они никак не хотели покидать его голову. Ещё из-за прогрессирующей болезни он многого не помнил и не сожалел об этом. Ему хотелось всё забыть. Но в памяти вдруг всплывали обрывки воспоминаний, которых он стыдился.
За последний месяц до поездки в СССР вокруг него начал распространяться запах — тяжёлый, мерзкий запах гниения, которого он стыдился, когда заходил в магазин, боясь, что находящиеся там люди начнут зажимать пальцами свои носы, отворачиваться и бросать в его сторону гадкие замечания. Когда они так поступали, он хотел умереть. А с утра, перед завтраком в компании Боммера, он был вынужден по часу мыться в душе, а потом поливать себя одеколоном от головы до пят. И только после этого он решался садиться за стол со своим мучителем.
Воспоминания о последних днях перед вылетом в СССР вызывали у Азата тошноту. Тогда он, набравшись смелости, рассказал Боммеру о своей болезни. Но на удивление Мартин воспринял его признание совершенно равнодушно. Он только ухмыльнулся и сказал:
— Вот видишь, и у тебя появилась острая потребность в поездке в Россию. А когда мы изготовим отвар и избавимся от своих болезней, у нас будет всё! Здоровье, богатство, счастье…
— Почему ты не дал мне тогда утонуть в море? — простонал Азат.
— Ты мне нужен, — ответил коротко Мартин.
— Но я болен!
— Как тебе хорошо известно, я тоже.
Азат исподлобья взглянул на него.
— Нет, мы погибнем в России, — сказал он. — Там нас ждёт могила, я чувствую это.
— Могилы ждут нас здесь, а там здоровье!
Азат вздохнул.
— А я хотел бы умереть здесь, — сказал он.
— Не мели языком. Это говорит твоё отчаяние.
— А хоть бы и так, но я солидарен с ним.
Выслушав его, Боммер вспылил:
— У нас нет выбора… Я жить хочу, ты меня понял, тварь? Для этого мне нужен твой препарат, и ты изготовишь его для меня!
Оскорбление Боммера разозлило Азата.
— И как ты сам всё это представляешь? — с вызовом спросил он.
— Как доберёмся до России, там и поглядим, — уже более миролюбиво ответил Боммер. — Война план покажет, всегда говорят русские…
И вдруг на Азата снизошло сострадание к умирающему, брошенному им в домике на топчане Боммеру. Они оба были презираемыми людьми, против них весь мир, натерпевшийся боли от фашизма. И он, усевшись на бревно, почувствовал, как жалость к Мартину всё крепнет и крепнет в нём.
«Но почему я оставил его умирать одного? — корил себя раздираемый противоречивыми чувствами Азат. — Он, конечно, чудовище, но никогда не бросал меня. Раз судьба распорядилась всегда нам быть вместе, значит… О Аллах, а может быть, у него и не рак вовсе? Может быть, я заразил его проказой? Мы ведь проживали с ним бок о бок много лет?»
У Азата всё оборвалось внутри, когда он открыл глаза и увидел перед собой старика бурята Яшку Сыткоева, который стоял перед ним и протягивал руку. В ней был зажат какой-то причудливый, очень похожий на тряпичную куколку предмет…
1950 год, Канада, Гудзонов пролив, Форт-Шимо.
Хозяин лесопилки господин Жорж Маклеод снял кожаный фартук, вышел из кузницы и, умывшись из бочки холодной водой, не спеша пошагал к дому.
В этом глухом углу он поселился после войны, подальше от людей и городов. Отстроил себе дом, поставил лесопилку и зажил тихой спокойной жизнью наедине с природой и самим собой. «Вот такой жизни мне всегда не хватало, — думал он, выходя на берег реки и подолгу наблюдая за её течением. — Такое счастье может понять только тот, кто провёл, как в аду, большую часть своей жизни!»
Трудилась на его лесопилке одна индейская семья, состоящая из отца, двух сыновей, матери и неизвестного возраста старухи. Старая индианка тосковала о днях молодости, о своём племени, о вигвамах и пела вечерами тихие тоскливые песни на родном языке. Но это не мешало наслаждаться жизнью Жоржу Маклеоду.