По ту сторону жизни

— Очень близким и преданным, — уточнил Гарин. — В Германии он… Простите, но эти сведения совершенно секретны, Андрей Александрович, и я не имею права обсуждать их даже с вами.

— Хорошо, оставим эту тему в покое, — вздохнул Жданов. — А вот о Мавлюдове… Вам больше нечего сказать о нём?

Майор улыбнулся.

— А что говорить, вы и так о нём теперь всё знаете, — сказал он. — Может быть, хотите поинтересоваться, по каким дням принимает этот сибирский гений?

— Вы знаете это? — спросил секретарь, возвращаясь за стол.

— Очередь к нему большая, — ухмыльнулся Гарин. — Но вас он примет без очереди, можете не сомневаться. Он ещё…

— Всё, оставим и эту тему в покое, — забарабанил пальцем по столу Жданов. — Ты, кажется, на работу спешил?

— Да, так точно, — вздохнул майор, вставая. — Дел много накопилось… Родина у нас одна, а врагов у неё много. Стоит только дать им слабинку, и не сносить нам голов наших…

5

После того как у Малова взяли кровь из пальца и вены, неделю его не беспокоили. Кузьму кормили, выводили на прогулку и даже давали старые газеты, которые он не читал.

«Почему меня в одиночке держат? — думал он, прохаживаясь по камере от двери к окошечку и обратно. — Почему не переводят в общую камеру? Следствие, как я понял, „успешно“ завершено, или… А может быть, они ещё что-то хотят от меня? Анализы и те взяли… Раньше, до этой чёртовой революции, с подследственными и даже с осужденными так не поступали…»

О жене Кузьма старался больше не думать. К чему? Если не расстреляют, то домой он вернётся нескоро, минимум через десять лет!

«Алсу придётся жить без меня, — думал Кузьма с горечью. — Крыша над головой имеется, работа тоже. Вот только… Она жена „врага народа“, значит, и ей не поздоровится…»

Тяжёлые мысли угнетали его, и с этим ничего нельзя было поделать. Ему больше не на что было отвлечься в тесной и мрачной конуре, называемой одиночной камерой, и пытка продолжалась изо дня в день. У него даже не было возможности наложить на себя руки. Если разбить голову о стену? Не получится, у него голова крепкая.

А ещё Кузьма корил себя за то, что не спровоцировал следователя на выстрел. Ему ничего не стоило наброситься на этого выродка и… Убивать бы его Кузьма не стал, не хотел брать грех на душу, но вполне мог сделать так, что перепуганный насмерть «следак» воспринял бы его действия как нападение и угрозу своей жизни. Тогда бы он выстрелил и…

В конце недели его вывели из камеры на медицинский осмотр. Врач с каменным лицом долго ощупывал его тело, заглядывал в рот, в уши и даже анус посмотрел, не побрезговал. Ну а потом наступило время вопросов и ответов.

Врач: Какие заболевания перенесли в детстве?

Кузьма: Никаких… Я никогда и ничем не болел, кроме насморка.

Врач: Переломы, сотрясения мозга?

Кузьма: Нет, не случалось со мной и таковых оказий.

Врач: Нервные срывы были?

Кузьма: Нет, не помню. Я от природы спокойный, и меня трудно вывести из себя.

Выяснив всё, что его интересовало, врач сделал последнюю запись на листе бумаги и отложил ручку.

— Поздравляю, — сказал он. — Ты просто феноменально здоров!

— Я счастлив, — натянуто улыбнулся Кузьма. — Только ваше поздравление мне, что мёртвому припарка.

— Может быть, мои слова и неуместны, — с пониманием вздохнул доктор, — но и твои анализы просто потрясающие! У тебя очень редкая кровь, понимаешь? Её можно вливать в любого человека, спасая его от смерти!

— Я бы рад спасти любого человека, но меня уже не спасёт ничто, — отозвался Кузьма, натягивая одежду. — Я «враг народа», так сказал следователь, значит, и кровь моя противопоказана к переливанию! Не дай бог вместе с ней перейдёт к кому-то мой «диагноз», и тогда тот, может быть, достойный и добрый человек станет злейшим «вредителем и врагом» не только народа, но и всего человечества!

Доктор, качая головой и что-то бормоча под нос, вышел из кабинета, а конвоир надел на руки Кузьмы наручники. Он хотел встать, чтобы вернуться в камеру, но конвоир положил ему на плечо руку.

— Сидеть! — приказал он и взглянул на наручные часы.

— Меня что, прямо отсюда в суд поведут? — поинтересовался Кузьма, замирая.

— Тебя поведут туда, куда прикажут! — ответил конвоир. — А теперь сиди, не открывая рта. Скоро тебе всё объяснят, покажут и расскажут…

* * *

Завтрак, обед и ужин приносили в камеру. Мясо, рыба, молоко… Гарниры из картофеля, вермишели, риса, гречки… Любой гурман, завсегдатай ресторанов города, позавидовал бы такому меню.

Соседка по камере уплетала еду за обе щёки и, бывало, даже ругала поваров. Алсу не притрагивалась к пище. У неё не было аппетита.

— Чего не ешь, дурёха? — интересовалась соседка.

— Я не хочу, — шептала Алсу. — Кусок не лезет в горло, поверь мне.

— Я-то верю, мне-то что, — хмыкала женщина, обгрызая румяную куриную ножку. — А вот тебя теперь насильно кормить будут.

— Насильно? Но для чего? — удивлялась Алсу.

— Хозяину нашего «пансионата» понадобилось твоё отменное здоровье.

— Вот как? Но для чего?

— Чтобы забирать его у тебя потихонечку, малыми частями.

У Алсу перехватило дыхание.