– Эй, Грегорович, ты в прекрасной форме. Скажешь нам короткое напутствие?
Корабельный разум сделал вид, будто прочищает горло.
– Хорошо! Слушайте. Мы ныне сбираемся в битву. Да защитит нас Владыка Пустых Пространств. Да направит он наши руки – и наши мысли – и оружие наше, чтобы мы могли обрушить нашу волю на эти извращения мира. Да будет нашим щитом отвага, а мечом нашим – праведный гнев, и пусть наши враги бегут при виде тех, кто защищает беззащитных, и да пребудем непреклонными, несломленными перед лицом зла. Настал День Гнева, и мы – орудия возмездия нашей расы. Deo duce, ferro comitante. Аминь.
– Аминь, – подхватили Хва-Йунг и Нильсен.
– Классная молитва! – ухмыльнулась Воробей.
– Спасибо, птица-невелица.
– Мог бы и не столь воинственно, – улыбнулась Кира. – Но все слова к месту.
Фалькони вскинул гранатомет на плечо:
– Будем надеяться, кто-то услышал.
«Рогатка» покачнулась, внедрившись в «Потрепанного иерофанта». Если бы не Кроткий Клинок, приклеивший ее к стене, Кира повалилась бы на пол. Члены экипажа пошатнулись, Нильсен припала на колено. Рокот термоядерного двигателя затих, но ощущение веса сохранилось: «Рогатка» попала в поле искусственной гравитации «Иерофанта».
7
Снаружи Кира увидела что-то вроде склада, заполненного рядами полупрозрачных розовых шаров, расположенных вокруг темного стеблеобразного нароста. Вдоль трех уцелевших стен тянулись стеллажи с неопознанным оборудованием. Шлак примерз к выскобленному полу, изогнутым стенам и знакомому трехсоставному панцирю-двери. Все, что они видели, источало радиацию, но сейчас это была далеко не главная забота…
Поблизости не было видно ни одной медузы; Кира не ожидала такой удачи.
– Неплохо, Грег, – похвалил Фалькони. – Все готовы?
– Минуту, – сказала Хва-Йунг, все еще колдуя над дронами.
Фалькони прищурился:
– Живей. Здесь мы легкая добыча.
Главный механик пробормотала что-то по-корейски. Затем выпрямилась, и дроны взвились в воздух с царапающим нервы жужжанием.
– Готово, – кивнула Хва-Йунг.
– Наконец-то. – Фалькони нажал кнопку, и внутренний люк шлюза открылся. – Время поднять шум.
– Э… – протянула Кира, глядя на энтропистов. Как они планируют дышать в вакууме?
Но беспокоиться не стоило. Веера и Джоррус синхронно натянули на лица капюшоны. Ткань затвердела и замерцала, став прозрачной и плотно сомкнувшись, не хуже любого шлема.
– Ловко, – одобрила Воробей.
Фалькони запустил откачку воздуха из шлюза, затем открыл внешний люк. Экипаж поглотила тишина вакуума. Кира слышала лишь собственное дыхание и удары сердца.
Затем в ее наушнике раздался треск и послышался голос Грегоровича, будто бы совсем вблизи:
– Господь Всемогущий!
– В чем дело? – спросил Фалькони.
По радиосвязи его голос был жестяным и резким.
Разум корабля замялся:
– Мне жаль так говорить, друзья мои, поистине мне жаль, но, я боюсь, сметливости нам может недостать, чтобы спастись. Когда-нибудь фортуна изменяет всем, и вот она нам изменила.
В дополненной реальности Кира увидела схему планетной системы. Она не сразу сообразила, что именно видит: синие и желтые точки, обозначающие корабли медуз и ОВК, наполовину заслонило красное созвездие.
– Что за… – осеклась Воробей.
– Увы, – сказал Грегорович, впервые с искренним сожалением в голосе, – увы, в бой решили вступить жути. И на сей раз вместе с ними прибыло кое-что еще. Огромное. Заполонило все каналы. Называет себя… Утроба.
Глава V
Astrorum irae[11]
1
Кира смотрела и не могла отвести глаз.
Дополненная реальность наполнилась ужасом. Жуть, истинная жуть, обретшая облик благодаря грехам самой Киры. Утроба… Она явилась гротескным сгустком черной и красной плоти, плывущей в космосе, – ободранной, без покрова кожи, блестящей от сочащихся жидкостей. Масса Утробы превышала даже массу «Потрепанного иерофанта» – она была больше любой космической станции из виденных Кирой. Размером почти с две небольшие луны, вращающиеся вокруг планеты R1. А по форме – расползающиеся во все стороны метастазы, хаос, в котором отсутствовал даже отголосок упорядоченности, и все же заметен был намек – попытка? – фрактального узора по краям.
Эта непристойная опухоль вынырнула из сверхсветового пространства возле орбиты R1, а с ней – густой рой порченых поменьше. Утроба и ее воинство уже изготовились напасть на людей и медуз, они не делали между ними различия. Кира обхватила себя руками, опустилась на корточки, ей поплохело. Нет надежды на то, чтобы Семя совладало с Утробой – она слишком велика, слишком изуродована, слишком зла. Даже если б у Киры хватило времени, чтобы вырастить Семя до таких же размеров, она бы потерялась в теле чужи. Она бы перестала быть той, кто она есть, стала бы малой, незначительной частью Семени.
Эта перспектива пугала больше, чем сама смерть. Даже если ее убьют – всего лишь убьют, – все равно до самого конца Кира останется той, кто она есть. Но если Семя поглотит ее, гибель ее сущности произойдет задолго до того, как прекратится существование разума или тела.