По тундре, по железной дороге: и вновь звучат блатные песни!

Увы, мы имеем дело с литературным вымыслом. Действие повести разворачивается накануне Первой мировой войны, и гипотетически ограбление могло иметь место. Однако Корнев мало озабочен историчностью своего произведения. Во-первых, никакого «Департамента государственной полиции» к началу XX века не существовало: он действовал только с 1880 по 1883 год. Затем его сменил просто Департамент полиции. Но это, казалось бы, мелочь. Однако не могло быть и «начальника» Департамента полиции — глава этого ведомства именовался директором. Эту должность никогда не занимал мифический Скуратов-Минин, равно как сия таинственная личность не возглавляла и Отделение по охранению общественной безопасности и порядка в Санкт-Петербурге. Честно говоря, носителя такой пышной двойной фамилии в истории России вообще не было. Соответственно, той же степенью достоверности обладает и сообщение о теракте эсеров в здании Азовско-Донского банка.

Хотя вообще-то господа революционеры были отмороженными на всю голову: им ничего не стоило спланировать и осуществить подобное преступление. Так, дерзкий налёт на отделение Госбанка в Гельсингфорсе 13 февраля 1906 года провернули латышские национал-боевики и финские социал-демократы, зверски убив сторожа Архипа Баландина. После этого один из задержанных преступников устроил бойню в полицейском участке: от его руки погиб комиссар и были ранены несколько других стражей правопорядка.

Вскоре произошло ещё более громкое ограбление: 7 марта 1906 года 20 боевиков ворвались в Московское общество взаимного кредита, разоружили и связали полицейских, а затем вывели из кабинета директора банка Лебедева и заставили его открыть хранилище. Куш оказался феноменальным: 875 тысяч рублей наличными.

Наиболее известно ограбление Тифлисского банка 23 июня 1907 года, в котором участвовали большевистские экспроприаторы. Правда, нападение совершили не на сам банк, а на фаэтон, перевозивший 250 тысяч рублей (по другим сведениям — свыше 340 тысяч). Среди организаторов налёта был легендарный революционер Камо (С. Тер-Петросян). Увы, казалось бы, удачный «экс» оказался почти бессмысленным: большая часть денег перевозилась в 500-рублёвых купюрах, номера которых оказались переписаны. Так что горе-грабители воспользоваться ими не смогли.

После этого большевики и эсеры организуют ещё несколько громких нападений на банки, среди которых, к примеру, налёт на отделение Волжско-Камского банка в Ростове-на-Дону 2 апреля 1909 года: эту операцию тоже возглавил Камо (позднее его выдала России швейцарская полиция).

Однако с правлением Азовско-Донского коммерческого банка в Санкт-Петербурге всё не так просто. Это был четвёртый по размерам операций и третий по значению банк России. О налёте на него, тем более в столице, раструбили бы на весь мир! Как, например, в случае с нападением в Тифлисе. Но в списке «подвигов» эсеров и большевиков подобное деяние не значится.

А может, речь идёт о каком-нибудь другом отделении Азовско-Донского банка? Подобных сведений опять-таки отыскать не удалось нигде, кроме малодостоверной псевдоисторической беллетристики. Хотя упоминание об Азовско-Донском банке встречается в достаточно добросовестном документальном романе Абузара Айдамирова «Буря», в центре которого — фигура легендарного чеченского абрека Зелимхана Гушмазукаева-Харачоевского (1872–1913). Однако здесь речь идёт лишь о планах налёта: «Надо ограбить и какой-нибудь банк в Грозном. Их там четыре… Первый, Азовско-Донской коммерческий банк, расположен в удобном для ограбления месте. Рядом с парком». Однако автор не стал приписывать разбойнику ограбление Азовского банка: у того и так «подвигов» выше крыши.

А вот в романе Бориса Житкова «Виктор Вавич» (1934) рассказано действительно об ограблении Азовско-Донского банка в городе, где живёт один из героев, Санька:

«— Экстренное приложенье! — звонкой нотой пел мальчишка.

Санька совал пятак и уж видел крупные буквы:

“ДЕРЗКОЕ ОГРАБЛЕНИЕ АЗОВСКО-ДОНСКОГО БАНКА”.

И потом жирно цифра — 175 тысяч.

Санька сложил листок, страшно было читать тут, поблизости бильярдной. Санька шел, и дыхание сбивалось, и слышал сзади, сбоку: “и никого, вообразите, не поймали…” “Прожгли автогеном”».

Всё бы замечательно, да вот только, как справедливо отмечает литературовед Андрей Арьев, «на шестистах страницах романа так и не сказано, что это за город, равный по размаху описываемой в нём жизни хоть Петербургу, хоть Москве, но в то же время являющийся образом какой-то глухой вселенской провинции — в чём виден очевидный и эффектный умысел сочинителя». То есть опять фантазёрство. Ну, вспомнился Житкову Азовско-Донской банк — его и помянул. Кто там в сталинской России будет разбираться? Как мы убедились на примере сочинения Владимира Корнева о датском короле, и нынче этот творческий метод довольно популярен.