По тундре, по железной дороге: и вновь звучат блатные песни!

«За поимку беглых лагерников НКВД-МВД выплачивает охотникам Северной Сибири премии в деньгах и в дефицитных товарах (сахар, мука, мануфактура, охотничьи принадлежности). Т. к. поймать беглеца, а потом вести его по тундре трудно и опасно, его пристреливают, отрезают голову и прячут от зверя. Когда соберётся достаточно, мешок с “головками” погружают на санки или в лодку и отвозят “заказчику”. Мешок выглядит как если бы в нём были арбузы[6]. Если случайно встреченный человек, новичок в советской тундре, спросит — что везёшь, охотник ответит — головки… Вот слова одного охотника: “…бутылка пива, пачка чая и 50 рублей… надо принести начальнику отрубленную головку. Раньше достаточно было принести правое ухо. Теперь этого уже слишком мало”».

В других источниках также есть сведения о том, что первоначально охотники за беглецами приносили лагерному начальству отрубленную руку беглеца, чтобы можно было определить личность заключённого по отпечаткам пальцев. Но вскоре северяне стали жульничать: одну руку они приносили в лагерь, другую — в местные органы правопорядка, чтобы получить две премии. Как в том же «Швейке» Гашека пациент сумасшедшего дома выдавал себя за Кирилла и Мефодия, чтобы получать двойную порцию… Поэтому решили всё же «отоваривать» только «головки».

Нельзя сказать, чтобы в этом смысле советские чекисты оказались первооткрывателями. Такую же «систему отчёта» использовали, к примеру, «порубежники» Курской земли ещё в XVII веке. Напомним, что именно сюда, на московскую «украйну», то есть окраину, на пограничную засечную полосу Иван Грозный ссылал в первую очередь «кромешников» и бунтарей. Здесь сложился особый тип людей, которых прозывали «севрюками». Писатель и краевед Евгений Марков характеризовал их следующим образом:

«Постоянная жизнь на пустынных рубежах русской земли, среди глухих лесов и болот, вечно на стороже от воровских людей, вечно на коне или в засаде, ежедневный риск своей головой, своей свободой — выработали из севрюка такого же вора и хищника, незаменимого в борьбе с иноплеменными ворами и хищниками, все сноровки которых им были хорошо известны, как свои собственные».

А в одной из исследовательских работ сотрудники Курского археологического музея сообщают любопытные детали: «Уложив в стычке противника, курский порубежник в качестве подтверждения своей доблести предъявлял воеводе уши, а нередко и отрезанную голову врага». Не правда ли, знакомая история? Впрочем, такие зверские традиции встречаются у многих народов. Снимали же индейцы скальпы с поверженных врагов и по их количеству судили об отваге воина…

Надо отметить, что практика отрезания голов своеобразно отразилась и в блатном фольклоре. Так возникло, например, одно из популярных зэковских выражений — «принести голову под мышкой». Это — указание на бессердечность зоновских «лепил» (врачей), которые не дают освобождения от работы даже тяжелобольному человеку: «Эта тварь гнойная тебя не сактирует[7], даже если ты ему голову под мышкой принесёшь!» Поговорка в разных вариациях известна не только среди арестантов, но и среди «вольняшек», а также сотрудников колоний. Например, у Сергея Довлатова в «Зоне»:

«Попробуйте зайти к доктору Явшицу с оторванной головой в руке. Он посмотрит на вас унылыми близорукими глазами и равнодушно спросит:

— На что жалуетесь, сержант?»

Скорее всего, образ оторванной (или отрезанной) головы возник в арестантском мире именно под впечатлением «охоты за головками» (не случайно Росси отмечал, что счёт «головкам» вели заключённые).

Есть у зэков и другое расхожее выражение-угроза: «Я тебе голову оторву и дам в руки поиграться!» Корни его скорее всего те же, что и в предыдущем случае. Зэки легко перенимали «нравственные принципы» гулаговского начальства. Да и в самой арестантской среде обычай отрезания головы в качестве наказания был распространён. Часто голову провинившегося отрезали пилой или пилорамой (отсюда выражение «пустить под пилораму» — расправиться с кем-то). Так что подобный образ был для уголовника чем-то достаточно будничным, даже обыденным.

Любопытен в этом смысле эпизод из воспоминаний известного актёра Евгения Яковлевича Весника — бывшего фронтовика:

«Восточная Пруссия, 1945 год. Как сейчас помню: не даёт немецкий пулемётчик, оставленный в арьергарде, провезти через поляну наши стопятидесятимиллиметровые пушки-гаубицы — тяжёлые, неповоротливые, прицепленные к мощнейшим американским тракторам “Катер-Пиллер Д-6”. Рядовой Кузнецов Василий — “беломорканальник”, осуждённый на 10 лет (как попал он на фронт — прямо из лагеря или побывав в штрафной роте и искупив свою вину кровью, — не помню), получил от меня приказ: пробраться к дому, из которого ведётся огонь, и ликвидировать огневую точку. Через полчаса пулемёт замолк. А ещё через десять минут Вася принёс затвор немецкого пулемёта и… голову стрелявшего немца.

— Боже мой! Зачем голова? — вскричал я.

— Товарищ гвардии лейтенант, вы могли бы подумать, что я затвор с брошенного пулемёта снял, а стрелявший сам ушёл… Я голову его принёс как факт, как доказательство!»