По велению Чингисхана

Хуже всего, что этот нелепый вывод был закреплен письменно. А того, что написано, никто уже не может изменить. Каждый тойон, каждая хотун, участвовавшие в судебном совещании, первым делом велят прочитать записанное. И, конечно же, большие тойоны, постоянно находящиеся под гнетом нескончаемых дел и забот, просто не имеют никакой возможности, да и желания досконально разбираться во всем. А потому волей-неволей склонны доверять тому, кто вел расследование и записал результаты его, чтобы решить все как можно быстрее и менее хлопотно. И невольно получается так, что почти для всех судей легче и быстрее обвинить подозреваемого, тем более с подачи расследователя, чем разобраться.

Ах, если бы Курбан сразу сказал ему о возникшем недоразумении, не промолчал!.. Можно было бы сразу же принять меры к тому, чтобы ложное толкование не легло на бумагу, вовремя вмешаться. И тогда намного бы легче было разбираться с этими нелепостями на другом, высоком уровне.

И как можно подозревать человека, который не раскрывал мешок и не видел, что там внутри, не был даже сразу предупрежден о том? И какой вор-мародер стал бы хранить мешок, полный драгоценностей, среди боевого снаряжения, разного имущества и без присмотра?..

Надо было сразу же вскочить на коня, как только до него дошли первые слухи, и объясниться с расследователями на месте. Но Аргас услышал о беде слишком поздно, да и то не сразу поверил слухам, даже уверен был, что смогут и без него разобраться в столь очевидном деле. А оно вон как обернулось… Из-за предельной занятости всех больших тойонов, тем паче во время войны, толкователями законов становятся подобные Санджыю-сюняю ловкачи. Почему, из-за чего он состряпал такое совершенно надуманное, по сути бездоказательное обвинение? Наверняка, тут сыграли решающую роль и желание выделиться таким громким, редким среди монголов делом, завоевать себе славу рьяного блюстителя Джасака, и заурядная зависть… Как это так, парень почти на десять лет моложе его, а уже тойон-мэгэнэй?!.

Иначе как объяснить такой явный оговор, грозящий смертью невинному и бесчестием целому роду?..

* * *

С того самого дня, как услышал эти невероятные слухи о Курбане, старик Аргас потерял и сон, и покой, перестал, как говорится, чувствовать вкус еды. К тому же, и все встречные тойоны, давние знакомые считали должным спросить его об этом деле, растравляя рану, и каждый раз старику казалось, что вместе с воспитанником подозревают в чем-то сокрытом и его…

«Не знаешь, что и сказать им, когда и самому мало что известно толком… Время-то какое – военное! – говорил он себе. – Когда ничтожная даже провинность вырастает едва ль не в преступление, когда всё внимание людей обострено и готово преувеличить всякий пустяк, увидеть в любой невольной ошибке предательство, корысть, угрозу… Их можно понять, но разве должна от этого страдать правда?..»

Слухов и предположений с каждым днем становилось все больше. Хотя многие и понимали, что рано делать из всего этого какие-то определенные выводы, но было и злорадство среди завистников, соперников Курбана, были и те, кто всегда радуется, что кому-то плохо, что не они одни нечисты на руку…

Вся жизнь Аргаса, считай, прошла на войне, но ни разу, хвала Небу, еще не был он ни в чем обвинен, ни разу не нарушал повелений закона, приказов высших тойонов и хотун. Не особо вдаваясь во все сложности требований Джасака и указаний свыше, он просто руководствовался родовым обычаем, соображениями долга и честности, привычкой повиноваться старшим. Основные установления Джасака опирались на человеческую, на монгольскую именно родовую мораль, и он не видел, не чувствовал в этом никакого себе утеснения, ущемления своей свободы и самостоятельности.

Все кажется простым и ясным лишь до поры до времени, но, если начинают копаться, вникать во всевозможные подробности и тонкости какого-либо дела, и тут обнаруживается, что невозможно разрешить всё лишь с помощью Джасака, что он ограничен и не может учесть всего, в жизни этой ведь столько сложностей, столько всего переплетено и связано. Даже самые обыкновенные промашки можно превратить всеми судебными условностями в нечто серьезное и подлежащее строгому наказанию, особенно если давать им превратное или предвзятое толкование, пользуясь еще и непроверенными, а то и несуразными показаниями… вот в чем беда.

Несколько раз навещал он стан и, наконец, с трудом сумел поймать Джучи, рассказал о случившейся беде. Джучи, уже собиравшийся опять куда-то отправляться, даже слез с коня:

– Нет, ну надо же этим крючкотворам так вцепиться в него!.. Ведь Курбан один из самых лучших моих мэгэнэев, я так на него надеялся… нет, не верю! Давай, старик, езжай в Ставку, поговори настоятельней, скажи о моем мнении. Надо обязательно вызволить парня. Я тоже буду его везде защищать, насколько это в моих силах. Поручи тумэн своим заместителям и оставайся там столько, сколько нужно будет. А здесь без тебя управятся.

– Ты сказал – я услышал. Спасибо, что правильно понял и решил с этим. А то я уже не надеялся застать тебя в такое горячее время…