По воле Персеид

Попивать будем именно чай, потому что со спиртным тебе пора завязывать. Если хочешь, тетя, мы с Шарлем тебе поможем. Можно было бы обратиться к брату Шарля Антуану – вдруг у них есть какие-нибудь программы. Не умирай, тетушка, я обещаю, мы каждый вечер будем ужинать все вместе. Я, с тех пор как переехала, готовлю сама. Ты была потрясена, когда я рассказала про картошку с рассольным сыром. И фритюр, и соус – все домашнее. Я и тебе приготовлю немного – просто попробовать. А то меня твой врач отругает, если буду кормить тебя жирной пищей. Я и сама себя ругаю, что не додумалась спросить, как твое сердце и не опасно ли тебе отлучаться на расстояние трех часов езды от своих врачей. Все говорила себе: ничего, у нас же тут клиника Антуана.

Тетя, не умирай. Я знала тебя лучше, чем обоих родителей. И, кроме тебя, не осталось никого, кто мог бы мне о них рассказать. Я боюсь того, что в коробочке. Никак не могу набраться духу, чтобы узнать еще хоть что-то об отце и его секретах. Ты верно сказала в тот вечер: в моей лодке действительно течь. И я не знаю, как ее заделать – а буря, тетушка, все ближе. Я хочу, чтобы ты была со мной, когда она разразится. И сказала бы мне то, что всегда говорила в детстве и чем всегда смешила меня: «Ну, судя по слезам, воды ты точно пьешь достаточно».

Не уходи, ладно?

Две стороны медали

– Она бы не хотела сейчас выглядеть вот так.

Я поправила ей жакет и волосы. Попыталась выпрямить уже окоченевшие пальцы. Я смотрела на ее приоткрытый рот и думала, прикроют ли его врачи. Ее шея густо посинела сзади до самых ушей. Я уже видела смерть, но такую внезапную – еще ни разу. Немыслимо: еще совсем недавно это неподвижное тело было совершенно живым и даже разговаривало со мной из-за двери.

Я взглянула на Шарля – тот набрал у кулера воды в бумажный стаканчик-конус и обмакивал в него салфеточку, чтобы протереть себе лоб. Эта картина меня не слишком удивила: он уже как-то говорил, что не любит больницы.

– Да нет, все в порядке, Фабьена, и жакет, и волосы. Твоя тетя выглядит… прекрасно.

– Да.

– Этьен сейчас будет. Он только закинет Кловиса к его матери и потом поедет к нам.

– Хорошо.

– Тебе из буфета принести что-нибудь?

– Слушай, а вдруг она заглянула в коробочку и увидела там что-то такое, что у нее сердце не выдержало?

– Ну, если так – это, конечно, жесть… Я сейчас. Пойду возьму нам кофе.

Больничные врачи похвалили меня за помощь с тетей, но, к сожалению, когда скорая прибыла в больницу, было уже слишком поздно. Смерть констатировали по прибытии. Я спросила, успеет ли мой брат ее увидеть, ведь ему ехать из Дэмона, и нас отвели в зал для родственников. Им оказался тесный кабинет с кожаными креслами, возле которых еле-еле уместилась каталка с телом. Когда вдруг заглянула медсестра и спросила, скоро ли приедет Этьен, я вздрогнула от неожиданности. Я поняла, что нельзя, чтобы тетя часами лежала вот так.

– Тут так же, как с едой? Нужно убирать в холодильник, чтобы не испортилась? Я так делаю, когда готовлю запеканку.

Не знаю, что я сказала смешного, но у медсестры вырвался тоненький смешок, за что она тут же извинилась.

– Ну что вы! Дождемся сначала вашего брата. Я просто хотела убедиться, что он приедет. Спешить не нужно.

И она удалилась в коридор, все так же посмеиваясь. На ум мне вдруг полез поминальный обед – и мне стало дурно. Я сделала несколько глубоких вдохов и приблизилась к каталке. Прозвучит странно, но я ощутила, что тети здесь больше нет. Тело ее лежало на месте – но того, что составляло ее саму, в нем больше не было.

Тетя любила музыку. Я включила телефон и поставила песню Феликса Леклера «L’Hymne au printemps»[6]. Стояла осень, но мне хотелось верить, что в эту минуту повсюду весна. Даже по ту сторону смерти.

– Помнишь ее? Мама всегда говорила, что у тебя дар начищать все до блеска, а ты говорила, что надо просто подобрать такую музыку, под которую работа сама собой спорится. Ты всегда смеялась, глядя, как я пытаюсь танцевать, и я придумала себе самые простые движения, только чтобы поспевать за тобой. Жаль, сейчас тряпки нет под рукой…

Я приоткрыла дверь, отыскала песню группы The Coasters «Yakety Yak», которую мы всегда слушали во время уборки, и сказала тете:

– Сколько пыли мы вместе вытерли. А теперь ты и сама превращаешься в прах. Боже, как же мы все-таки ничтожны…

Танец был, в общем, совсем простой. Пара шагов в сторону, хлопок в ладоши, потом машем тряпкой над головой. Уже закружившись, я подскочила от испуга: глядя на меня круглыми глазами, на пороге стоял разгневанный Этьен и отчитывал меня.

– Ты что это такое здесь творишь?!

Про себя я подумала, что сама была бы только рада, если бы рядом со мной не плакали, а танцевали, вспоминая хорошие времена. Вообще-то я делала и то и другое. Что мне было ответить Этьену?

– Не знаю, просто хорошие воспоминания.

– Что за ерунда? Ты можешь хоть немного побыть нормальной?