По воле Петра Великого

   — Глядите же, кум Савелий, вы все!.. А с тебя, Юшка, и пуще других взыщу! Ты, старый, гляди да их остерегай... Не то и удачи вам не будет! В яму попадёте!.. Слышали, какой лютой новый губернатор наехал?.. Уж его шпыни и тут побывали, у просвирни у моей... У Перфильевны... Вынули есаула Васку...

   — Слыхали... знаем! Да мы, почитай, вёрст за триста на работу ездим! Аж под Тюмень!.. Оттоле как сыпанём сюды — чёрт сам следов не сыщет, не то новый губернатор да шпыни евонные!.. Не ему одному разбойничать да воеводам его наезжим!.. Им бы хотелось всё себе загрести! Они и десятой доли в казну не довозят, што тута грабят... Так ужли же нам не вольно и малость пощупать бока у окаянных бусурман, у самоеди, али у остяцких собак там да у купцов бухарских?! Буде толковать! Благослови, батько. Вечереет, ехать пора!..

   — Ну, Бог вас благослови!.. Езжайте, в добрый час!..

Подошли к Семёну под руку гости, поцеловали благословляющую десницу и вывалили шумной, галдящей гурьбой на крыльцо.

Там уже стоят широкие, прочно сбитые пошевни, запряжённые тройкой на подбор. А две запасные лошади сзади привязаны. И вид они создают, словно на ярмарку на конскую едет народ, коней продавать...

Уселись, в ногах, в сене уложили пищали, топоры, кистени и пороху со свинцом добрый запас. Тут и мясо мороженое под облучком лежит. А за спинкой пошевней, на задке туесы крепко привязаны с пельменями морожеными, с молоком, обращённым в лёд, и с квасом таким же. Случается, что без дороги надо двое-трое суток ехать «охотникам», чтобы свои следы получше замести... Нарочно приходится попутные деревеньки, села и города объезжать стороной... Так вся эта провизия и нужна бывает. Костёр стоит разложить, котелок на рогульке подвесить — и мигом пища готова. А фляги с хлебным вином у каждого при себе на перевязи болтаются, и бочонок полный ещё про запас у возницы в ногах лежит, лучше шубы ноги греет...

Сел на козлы дед Юхим, натянул вожжи... Все умостились в санях, укрылись потеплее. Ворота настежь стоят распахнуты. Два человека, которые держали под уздцы пристяжных, пустили повода, отскочили. Гикнул могучий старик... с места кони рванули, как бешеные, только мелькнули в воротах, гремя бубенцами, и вихрем уже мчатся по дороге, круто сбегающей к реке, по которой уноситься стали вдаль, звонко и часто выбивая подковами по ледяному покрову, одевшему широкий речной простор...

. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .

Только спустились сани к реке, а отец Семён вернулся в горницу, собираясь прилечь на отдых после тревожного, шумного дня, как Задор тоже выехал из усадьбы верхом, направляясь к Тобольску.

Стоя у окна в светлице, Агаша видела, как он стал подыматься на холм, за которым тянулась зимняя ближайшая дорога, ведущая в город из слободы.

Вот он уж и на вершине холма. Сечайс начнёт спускаться и скроется из глаз.

Но этого не случилось.

Видит девушка, остановился её милый на самом гребне, вырисовываясь так чётко на светлой глади порозовелых закатных небес. Руку поднял к глазам, словно приглядеться хочет к чему-то вдали... И вдруг поворотил коня, назад скачет что есть духу, к усадьбе.

Не помня себя, чуя что-то зловещее, неодетая, кинулась на крыльцо Агаша и через несколько минут увидела, как подъехал сюда встревоженный, хмурый Задор.

   — Батьку буди! — кинул он ей. — Скажи: едут сюды сызнова... Целый поезд... По возку сказать, чуть не сам Гагарин!.. Видно, с выемкой... Искать будут... Я побегу припрячу кой-чево получче... А ты живей отца упреди...

   — К нам, думаешь?.. Може, сызнова к Перфильевне? — кивая на недалёкую хатку просвирни, говорит девушка, словно желая обмануть себя самое и свои дурные предчувствия.

   — Э!.. Што мне с тобой?.. К нам, говорю... Беги!..

А сам уже кинулся прямо к одному из погребов, где обычно стояли скопы молочные...

   — К нам?.. С выемкой! — испуганно забормотал отец Семён, которого подняла дочь этой тревожной вестью с постели. — Господи, помилуй! Помяни царя Давида и всю кротость ево!.. Добро, што я раней сдогадался... Поубрал малость кругом себя, што надо было... Да, може... и не к нам, мимо проедут?! Господи!..

И, бормоча что-то под нос, то за одно, то за другое хватался напуганный отец Семён.

Четверти часа не прошло, как верховой драгун подъехал ко крыльцу и громко позвал:

   — Гей, хто тут!.. Свету давайте! Ево милость, князь Матфей Петрович Гагарин жаловать сюды изволит... На охоту мы собрались, да опознились. Здеся желает ево милость опочив держать...

   — Сам!.. — только и мог выговорить отец Семён и даже протрезвел окончательно при такой ошеломляющей вести.

Весь двор на ноги поставлен был мгновенно. Стол в горнице накрыли лучшей скатертью, уставили всем, что было в запасе у домовитого попа. Кто уже снял праздничное платье, в обыденное нарядился, ко сну готовясь, те снова, как по щучьему веленью, обрядились во всё лучшее и, стоя гурьбой у ворот, готовились встречать нежданного высокого гостя.