По воле ветра. Два удивительных путешествия к Северному полюсу: героя нашего времени и романтика викторианской эпохи

– Нормально, – сказал я.

– Проверь все необходимое перед посадкой. Клайв тебе поможет. Выйдешь на связь и сообщишь свои координаты, когда все будет проверено и подготовлено к снижению. Не торопись, время есть.

– Ясно. Понял. Что с погодой?

– Нижняя граница облаков на высоте четыреста пятьдесят метров и выше. Видимость двадцать километров и более. Возможен легкий снег.

– Понял. Выйду на связь, когда буду готов.

– Хорошо. Ждем код четырнадцать на «Аргосе».

Мы знали, что код 14 сигнализировал об успешной посадке, но теперь, когда полет близился к завершению, мне вовсе не хотелось его заканчивать. Я ждал встречи с женой и детьми и не сомневался, что буду рад, когда жизнь снова пойдет своим чередом, но в то же время понимал, что, приземлившись, попрощаюсь с человеком, который сопровождал и оберегал меня в этом полете, – с Андре.

Сидя на холодильнике со слезами на глазах, я определил свое местоположение и понял, что второй раз в этом путешествии оказался там, где «Орел» петлял на второй день своего неудачного полета. Не будь Андре, я бы, вероятно, и не подумал отправиться к полюсу на воздушном шаре. Я чувствовал, что очень многим обязан ему, Стриндбергу и Френкелю, и надеялся, что в некотором роде сумел отдать свой долг, показав, что их амбициозный план сработал. Мы с Андре осуществили полет в одном возрасте, в сорок три года. Он описал свою мечту, а я воплотил ее в жизнь.

Хотя у меня все получилось, я сомневаюсь, что мой успех будут помнить столько же, сколько помнят провал Андре. И на это есть веская и справедливая причина: Андре был настоящим исследователем, который отправился на неизведанную территорию, в то время как я могу назвать себя лишь искателем приключений или спортсменом, по-новому проходящим старые пути. Что касается полярных исследований, то публика предпочитает трагические провалы героическим триумфам, и именно поэтому Скотта помнят лучше, чем Амундсена и Шеклтона, которые были величайшими полярными исследователями всех времен. Когда у тебя все получается, людям кажется, что было легко.

В полете у меня несколько раз возникало ощущение, что кто-то или что-то мне помогает. Я не особенно религиозен, но все же я чувствовал, словно Андре был со мной в корзине, став компаньоном, о котором я мечтал. Звучит надуманно, но я уверен, что Андре толкал меня вперед и присматривал за мной, чтобы по прошествии более ста лет после того, как другие исследователи высмеяли его идеи, а его полет закончился бесславно, я доказал бы, что в своем стремлении он все же был прав.

Надежно привязав баллоны с пропаном к борту корзины, отключив подачу кислорода, пристегнув все снаряжение, сняв тент, дважды проверив страховку и надувной плот и надев гидрокостюм, в 3:42 утра в субботу, 3 июня, я повел «Британник Челленджер» на снижение, потянув за белую пятнистую и красно-белую полосатую веревки, чтобы выпустить из шара гелий и нагретый воздух. Несколько мгновений шар оставался на месте, словно не желая покидать небеса, но затем великолепный гигант начал медленное и величественное снижение.

Час я сидел в корзине, тревожно изучая лед. Выглядел он неважно. За пятнадцать минут я не заметил ни одной достаточно крупной льдины для посадки. Несколько раз я увидел идеальную тень шара на растрескавшемся льду. В памяти всплыл момент, когда я заметил, как она скользит к полюсу по ровным ледяным полям. Тот миг был чудесен, но теперь я еще сильнее обрадовался тени, ведь ее появление означало, что я почти дома.

Через час с четвертью после того, как «Британник Челленджер» пошел на снижение, я услышал тихое стрекотание вертолетного винта, а затем на горизонте показался и сам спасательный вертолет, который стал для меня первым за пять дней ярким пятном на монохромном пейзаже. Я постепенно возвращался из пребывания в изоляции, которого жажду всякий раз, когда не могу его получить, и снова окунался в реальный мир.

Следующие полчаса прошли незаметно. На высоте 300 м, понимая, что твердый лед, пригодный для посадки, заканчивается, я встал на полосатую веревку. Так делать не положено, но только так я мог держать клапан выхода нагретого воздуха постоянно открытым. Вскоре до земли осталось всего 30 м, но лед внизу был в раздрае. В поисках подходящего места для посадки я летел прямо надо льдом, поддерживая скорость в 10–12 узлов, и говорил с «Британник Челленджером»:

– Давай, старик, помоги мне найти ровное местечко, достаточно мягкое и просторное, чтобы я мог аккуратно тебя посадить.

Но воззвания к моему коню не помогли: через несколько секунд «Британник Челленджер» с силой налетел на льдину. Жалея, что у меня недостает опыта, чтобы выровнять корзину и снизить скорость шара, я подпрыгнул вместе с ней, снова упал и рикошетом отскочил на 30 м в воздух. Полосатая веревка по-прежнему лежала у меня под ногой, но сам я пытался хоть за что-нибудь ухватиться, пока «Британник Челленджер» устраивал мне аттракцион, который был не менее ужасен, чем путешествие «Орла» по ухабистым льдам, состоявшееся в 1897 году.