По волнам жизни. Том 1

Воронцов-Дашков с самым докладом согласился и его утвердил. Но он не согласился с важнейшим из моих условий — об обязательности печатать у нас для подчиненных ему учреждений.

Это переменило всю картину. Я был в затруднении, теперь я не мог бы гарантировать доходность типографии в указанную выше сумму. Долго мы переговаривались с Петерсоном. Наконец, под влиянием нужды, я согласился, а Петерсон обнадежил:

— Не будет же вас наместник хватать за горло, если типография не выработает гарантированной суммы.

Я ему поверил, а потом вышло, что верить не следовало.

Когда факт передачи мне в ведение газеты и типографии получил огласку, в бюрократических слоях поднялся целый взрыв зависти и злобного шипения. Это стали учитывать как прибавку к моему жалованью по двадцать тысяч в год. Заволновались и члены совета, и чиновники канцелярии, подрабатывавшие в газете. Сделать они ничего не могли, но число моих врагов, благодаря этой зависти, сразу сильно возросло.

Курьезно, что в числе возмущенных этой мерой оказался почему-то и Казаналипов, влияние которого на наместника к этому времени сильно уже возросло. Он мне прямо высказал свое негодование по этому поводу. До сих пор наши отношения были еще терпимыми; теперь он занял враждебную мне позицию. Я не мог предвидеть, насколько роковой для меня окажется эта его враждебность, хотя она и являлась совершенно беспредметной.

Естественно, заволновались возглавлявшие газету и типографию Белинский и Крынин. Бывшие до сих пор на ножах, они теперь оба почуяли угрозу.

Белинский явился с вопросом, что будет теперь с ним.

— Вы останетесь на своем месте, как были и до сих пор.

Он успокоился, но говорит:

— А как же быть с Кротковым?

Кротков — бывший полицеймейстер Сухума, который потерял место в результате моей ревизии. Уже говорилось (стр. 563), что Кротков держал себя после этого на улицах, при встречах со мною, возмутительно вызывающе. Теперь его судьба снова попала в мои руки, и он струсил.

— Успокойте его! У меня нет с ним никаких личных счетов. Пусть себе служит репортером, как служил; я его не собираюсь удалять.

Еще долгое время после этого, когда я приходил в редакцию, Кротков удирал через боковые двери. Потом — ничего, привык. Но, хотя теперь, кроме добра, он от меня ничего не встречал, камень за пазухой против меня он держал до конца.

Так же успокоил я и Крынина, хотя видел, что он не примирился и не примирится.

В газете

Начал я издание газеты 1 января 1910 года. При первых же шагах по упорядочению денежного хозяйства возникла острая коллизия с конторой. Во главе ее была старая дева, грузинка[641], имевшая двух избранных ею помощниц. У нее были основания к неудовольствию: до того деятельность конторы никогда и никем не контролировалась. Что заведующая говорила о доходах от объявлений, это и принималось на веру. При таких условиях прием объявлений являлся золотым дном для служащих. Я ей не высказал никаких мыслей и подозрений, а только стал проверять книги.

Она тотчас же заявила об уходе. Вместе с нею подали в отставку и обе ее помощницы.

— А вы же почему уходите? Ведь вам никто и слова не сказал.

— Нас сюда устроила наша патронша. Если она уходит, и мы должны уйти.

— Как хотите!

Одной из уходящих я за два дня, по протекции, значительно увеличил жалованье. Это была первая неприятная демонстрация. Потом я убедился, что к ее устройству приложил руку Белинский. Действительно, внезапный уход всей конторы не мог не поставить газету в трудное положение. А так как контора помещалась в одной квартире с редакцией и с местожительством самого Белинского, то он предложил мне поработать в конторе, чтобы демонстрировать, насколько он мне нужен и полезен.

Из создавшегося затруднения я вышел, откомандировав для временного заведования газетой мою правую руку С. Ф. Авдеева. Он быстро освоился с делом. Пока его интересы совпадали с моими.

А. Ф. Белинский

В газете, которая велась довольно бездарно, главным лицом был А. Ф. Белинский, невысокий, плотный человек, с таким видом, точно его только что опустили в воду, и с мутными от пьянства глазами.

О нем говорили как о бывшем помещике, прокутившем в Париже свое состояние, но при этом прекрасно научившемся французскому языку. Каким-то образом, после разорения, он попал в Тифлис и пристроился корректором в «Кавказе». Корректор, правду сказать, он был хороший, но этим вся его польза и исчерпывалась. Неожиданно, во время редакторского междуцарствия, он выпросил себе у директора канцелярии редакторский пост.

Назначение это было неудачным. Писать Белинский не мог, — не умел. Он заполнял газету сведениями, приносимыми чиновниками канцелярии, статьями постоянных сотрудников, а остальное заполнял из других газет, действуя ножницами и клейстером. Вся эта работа отнимала у него не более двух часов в день.