По волнам жизни. Том 2

Дело было в том, что по приезде в Ташкент состав профессуры как-то быстро отрешился от реальной московской обстановки. На это повлияла новая обстановка деятельности, личные счеты с преподавательским персоналом, подобранным на месте, распри с выбором новых органов управления и т. п. К тому же издалека казалось, что если ничего нельзя найти на месте, в Ташкенте, то зато полная возможность есть все необходимое приобрести там, в центре страны. Отсюда в Ташкенте стало развиваться неудовольствие на то, что представительство слишком слабо снабжает университет необходимыми ему материалами и аппаратурой.

При этом, как правило, никаких конкретных требований не предъявлялось, и вообще университет как-то вдруг замолчал. Кроме случайно доходящих частных сведений, мы ничего не знали о происходящем с университетом в Ташкенте.

Эта вредная оторванность представительства от университета побудила меня начать высылать в правление университета, для сведения, все протоколы наших заседаний представительства и просить о высылке, для нашего осведомления, всех протоколов заседаний правления и совета. Эту просьбу мне пришлось повторять несколько раз, пока, наконец, мы не получили уже через полгода, по начале деятельности университета на месте, целую пачку старых протоколов. Так повторялось и впоследствии: после ряда напоминаний мы получали толстую пачку уже устаревших протоколов.

Тем не менее, по доходившим до нас частным сведениям, на физико-математическом и на агрономическом факультетах — последний не имел вовсе своего представителя в Москве — слишком часто жаловались на недостаточное их снабжение из Москвы, и особенно жаловался профессор по кафедре селекции, хотя никаких требований по-прежнему от них не поступало. И мне одному надо было бы угадывать, что нужно тридцати или более кафедрам разных специальностей, и находить это в разоренной и отрезанной от всего мира Москве.

Наконец, весной 1921 года я получил от физико-математического факультета предложение о том, чтобы каждые две недели представлял факультету отчет о том, что было сделано мною за каждый отчетный срок по делу его снабжения. Хотя предложение это и было подписано новым деканом факультета А. Л. Бродским, я в его редакции без труда узнал язык Наумова.

На это я ответил, что члены факультета слишком скоро забыли обстановку работ в Москве, а также и то, что, за неполучением каких бы то ни было пособий из‐за границы, московский рынок пригодных для университета научных пособий еще более обеднел, чем то было в первый период организации университета. Я указывал и на то, что одному человеку, к тому же не получающему с места никаких указаний и пожеланий, невозможно делать то же, что до того делали несколько десятков специалистов. Ввиду же предъявленного мне, требованием о двухнедельной отчетности, недоверия я прошу считать меня сложившим с себя обязанности представителя факультета и избрать для этого иное лицо. А так как, не будучи представителем факультета, нельзя быть и председателем представительства, я прошу факультет войти в сношение с советом и с правлением об избрании другого председателя.

Через месяц я получаю от факультета бумагу с принесением извинений, с подтверждением доверия и с просьбой остаться.

После этого в Ташкенте стала устанавливаться другая практика: командировка оттуда отдельных специалистов для исполнения определенных задач по снабжению. Это была разумная мера: командируемые, приезжавшие на сравнительно короткий срок, бегали по разным складам и магазинам, как тогда говорилось, «в ударном порядке» и действительно успевали кое-что находить. Мы же снабжали их деньгами на покупки, а затем все приобретенное отсылали в Ташкент. Понемногу эти командировки так развились, что почти всегда в коллегии представительства участвовали один или более членов университетского совета.

Прибыл весною вдруг и ректор университета — студент Солькин. Явился он к нам с распущенным павлиньим хвостом, пытаясь изобразить собой наше начальство, — в молодом коммунисте оказалось много честолюбия. Мы его приняли со сдержанной служебной корректностью. Но, очевидно, иной прием он встретил в центральных учреждениях: там звание студента не посодействовало его ректорскому престижу. Солькин как-то завял и вдруг, бросивши нам доделывать все начатые и не доделанные им дела, поспешил ретироваться в Ташкент. Должно быть, его престиж пострадал, потому что вслед за тем он сам отказался от ректорства и остался помощником ректора — собственно, по студенческим делам, хотя свое влияние в правлении университета он сохранил.

Вместе с тем, насколько было возможно, продолжали делать закупки и мы. Успешнее всего шло это дело у представителя медицинского факультета С. И. Чечулина, но немало отсылал я и своему факультету.