По волнам жизни. Том 2

Из кабинета выскакивает красный от гнева Арсеньев. Набрасывается на меня:

— Что это за безобразие! Вы, Всеволод Викторович, мешаетесь во все дела! Вы позволяете себе решительно всем распоряжаться! Вы и в нашем представительстве распоряжаетесь, и в астрофизической обсерватории…

И Берг, и Дервисье, и служащие обомлели от такой дерзости.

Не отвечая ему и делая вид, будто я его не замечаю, продолжаю деловой разговор с кассиршей, затем с Марченко исполняю срочные дела по административной части, а потом с моими попутчиками иду домой. Попросил обоих письменно изложить мне о том, чему они только что были свидетелями.

На другой день, когда я вошел в представительство, зашел к Арсеньеву для короткого делового разговора. Он поднялся и, не извиняясь и не объясняясь, нерешительно протянул мне руку. Руки ему я не подал, сделал нужное распоряжение и ушел.

Все-таки мне еще не хотелось создавать в представительстве крупное дело. Поэтому на следующий день я написал Арсеньеву короткую и сухую записку: если он желает объясниться и ликвидировать этот случай, пусть поднимется ко мне на квартиру. Он не ответил и не пришел.

Тогда я назначил заседание коллегии представительства для обсуждения создавшегося положения. Арсеньев бросился за защитой к «своим»: оппозиционеру Герценштейну и к недовольной мной за малый отпуск им средств военной ячейке: Готовскому и отчасти Снесареву. Я имел основания подозревать, что Готовский, как раньше проф. Наумов, имеют особые основания быть довольными Арсеньевым, в связи с бесконтрольностью производства последним расходов.

Собрались члены коллегии: Берг, Чечулин, Снесарев, Герценштейн, Готовский, Дервисье и я. Так как заседание было преднамечено закрытое, в нашем же помещении каждое слово в заседании было слышно служащим (которые и собрались для этого спектакля в соседних комнатах), я предложил подняться ко мне, в квартиру.

Готовский стал шумно протестовать:

— С какой стати? Будем заседать здесь!

Однако перешли ко мне.

Заседание произошло крайне бурное. Готовский повел на меня если не логичную, то, во всяком случае, очень энергичную атаку. Герценштейн его потихоньку поддерживал, то делая шаг вперед, то прячась в кусты. Снесарев, подготовленный Арсеньевым и Готовским, заявлял так:

— Всеволоду Викторовичу принадлежало безусловное право самому уволить Арсеньева. Но, если он этого не сделал, значит что-то есть, что его остановило. Вот это что-то меня и смущает…

Чечулин, слыша оппозицию, стал колебаться, как маятник, ожидая, куда будет выгоднее ему примкнуть.

Мне становилось все труднее сдерживать себя, и было на волосок от такого моего шага, который вызвал бы общую катастрофу представительства. Но под конец, заслушав поданное тем временем заявление Арсеньева о выходе в отставку и его предупреждение, что он уже сам лично от себя отправил подробную жалобу в правление университета в Ташкенте, постановили: Арсеньева считать уволившимся от службы и высказать ему упрек за то, что свою жалобу он подал не прямо в коллегию представительства как своему непосредственному начальству, а через его голову в Ташкент.

На место Арсеньева я назначил рекомендованного мне М. Н. Канищевым чиновника из Цупвосо (Центральное управление военных сообщений), общий же надзор за приведением в порядок счетоводства я возложил на весьма опытного специалиста, временно прикомандированного к представительству в качестве консультанта, А. А. Петрова. Но мне, к сожалению, пришлось оставить на службе, так как не было прямого повода уволить, правую руку Арсеньева, его ставленника и помощника, бывшего офицера, фамилию которого я позабыл. Он старался как мог ставить мне спицы в колеса в том, что затем произошло.

Написав обо всем происшедшем в правление университета в Ташкент и высказав просьбу, чтобы, согласно общепринятому порядку, жалоба Арсеньева на меня была мне прислана для дачи по ней объяснений, я поехал в командировку по делам Астрофизической обсерватории в Петроград.

Расследование Наумова

По возвращении через неделю в Москву я застал сюрприз. Служащие представительства взволнованно мне сообщили, что приехал из Ташкента ревизор с чрезвычайными полномочиями для расследования инцидента с Арсеньевым. Этим ревизором оказался не кто иной, как лучший друг Арсеньева — С. Н. Наумов, без сомнения сам предложивший свои услуги для этой цели.

Наумов сразу же проявил ряд вызывающих бестактностей. Прежде всего, он не счел нужным хотя бы один раз переговорить со мной о происшедшем, а вместо того обращался только к служащим, терроризируя их своим мандатом, который действительно предоставлял ему очень широкие права, вплоть до права увольнения служащих представительства. Но было и еще нечто худшее.