По волнам жизни. Том 2

Когда после двух-трех мелких дел мне было дано слово, я обрисовал обстановку деятельности в Москве представительства, указал на создавшееся взаимное непонимание, возникшее отчасти потому, что члены университетского совета слишком быстро забыли реальную обстановку деятельности в Москве, а отчасти потому, что мне никак не удавалось, вследствие систематического молчания Ташкента, завязать живые отношения между представительством и университетом. Я высказал, что при таких отношениях и при такой обстановке я не надеюсь на дальнейшую плодотворную совместную деятельность, а потому слагаю с себя обязанности и председателя правления, и представителя физико-математического факультета.

Этого, по-видимому, никто не ожидал. В правлении я заметил смущение, члены стали недоуменно переглядываться. Однако никто не сделал предложения просить, чтобы я остался.

Взял слово Лаппо-Данилевский:

— Да, все то, что вы говорили, конечно, верно! Но я нахожу, что и со стороны представительства были неправильные действия!

— Об этом мы после! В своей среде! — прервал его ректор Бродский.

— Простите, Абрам Львович, но я именно для того и совершил такое длинное путешествие, чтобы дать здесь, перед своим уходом, надлежащие объяснения. Поэтому я очень прошу, безо всякого стеснения, предъявить теперь же и лично ко мне, и к представительству какие угодно обвинения.

Бродский с беспомощным выражением лица развел руками.

— Вот вы, представительство, например, — продолжал декан факультета общественных наук, — слишком широко толковали свои права. Вы затеяли ломку медицинского факультета, вводя ветеринарное отделение, а нас, университет, об этом даже и не спросили.

Я улыбнулся. Новостью это обвинение для меня не было: Наумов, в нетрезвом состоянии, проговорился.

— Пожалуйста, — попросил я ректора, — огласите выдержку из журнала заседания представительства, что там по этому поводу сказано.

Журналов не нашли в правлении.

Я отметил, что подобные обвинения правильнее было бы предъявлять с документом в руках, чего сделать нельзя. Поэтому нельзя документально и опровергнуть обвинение. По существу же я рассказал, как происходило дело и как, благодаря нашей диверсии (стр. 308), университет был избавлен от могущего быть насильственно навязанным ветеринарного факультета.

— Все происшедшее недоразумение я приписываю тому, что правление не дало себе труда внимательно прочитать журнал представительства и торопливо вывело заключение, которое оправдывалось бы только утратой разума со стороны представительства.

— Почему же вы нам этого не объяснили?

— Есть вещи, настолько понятные, что их даже неудобно и объяснять! Особенно — такой высококвалифицированной коллегии…

Бродский поднял вопрос:

— Как же нам теперь быть с представительством, если вы уходите? Не может же оно оставаться без председателя. Может быть, вы пока останетесь?

— Я не хочу ставить университет в трудное положение, а потому на некоторое время еще останусь председателем. Но я прошу позаботиться, чтобы этот срок был кратчайшим!

Университет

Все свободное время я посвятил ознакомлению с тем, как осуществилось устройство Туркестанского университета.

В Ташкенте он разросся более, чем мы намечали в Москве. Тогда организовывались факультеты: физико-математический, технический, медицинский, историко-филологический и военный, а агрономический должен был войти в качестве отделения в факультет физико-математический. В Ташкенте же агрономический факультет стал самостоятельным и прибавились новые: факультет общественных наук и рабочий. Получилось восемь факультетов — широкая организация, равной которой в русских высших школах тогда не было.

Главным корпусом университета являлось бывшее здание женской гимназии на Куйлюкском проспекте, против бывшего здания казенной палаты, ныне захваченного для себя туркестанским совдепом. Здесь разместились: правление, канцелярия, библиотека, факультет общественных наук, рабочий и, кажется, историко-филологический.

Здание это, ставшее теперь по внешности неприглядным, кишело молодежью, точно муравейник: дело шло к началу учебного года. Здесь был несомненный центр университетской жизни. Чувствовалось много демократизма и… грязи. Здание было сильно запущено.

Библиотека сильно разрослась. Сверх того, что приобрели мы в Москве, сюда были влиты местные книгохранилища, в том числе довольно крупная публичная туркестанская библиотека[171].

В бывшем здании реального училища расположились физико-математический и технический факультеты. Во время моего пребывания жизнь здесь только еще начиналась. Прекрасное когда-то здание также было сильно запущено. Например, за порчей канализации уборные были устроены среди двора в виде простых двух ям, огороженных камышовыми чиями[172]. Со второго этажа можно было всем наблюдать, как профессора и студенты отправляют здесь естественные потребности.

Агрономический факультет поместился в очень неудобном помещении, против городского сада, где раньше помещался кафешантан «Шато-де-флер» и рядом с ним казначейство. Было и неуютно, и темно.