По волнам жизни. Том 2

При мне читал во дворце какой-то научный доклад известный физик, тогда новый академик — Иоффе. После доклада он остался ночевать во дворце, а вечером сидел в небольшой компании ученых, частью приехавших с ним, частью проживавших в Доме ученых; в числе последних был приглашен и я. Теперь смешно вспомнить, а тогда на нас произвело большое впечатление то угощение, которое привез с собою Иоффе и которым он нас потчевал, особенно же — пирог из белой муки с какими-то фруктами или ягодами. Мы долгое время жили на ржаном хлебе и на пшене, и нам угощение продуктами из белой муки показалось чем-то необыкновенным. Но ведь Иоффе — такой же ученый, как и все мы… невольно приходило в голову:

— Вот, что значит быть евреем и притом родственником советского сановника Иоффе, их дипломата…[175]

На Неве

В старое время Нева была полна движения: пароходы, пароходики, поддерживающие местное сообщение, баржи на буксирах, лодки… Теперь — совершенная пустыня. Грустный, душу щемящий вид! Редко-редко пройдет катер под красным флагом, с крикливым большевицким названием: «Ильич» или «Революция», или «Роза Люксембург»… Как редкое явление, кое-где прилепились к давно не ремонтированной набережной барки. Да и они почти все полуразрушены. Вот тебе и

Над Невою резво вьются
Флаги пестрые судов…[176]

Пароходов вовсе не видно, или виден кое-где только лом, поврежденные, но не ремонтируемые суда. Живых, ходящих пароходов — ничтожно мало. Вдали виднеются ржавящиеся военные суда, неокрашенные, ободранные…

Но настоящим ужасом веяло на набережной, против Горного института. Громадный пароход, перевернутый на бок, мачтами в воду…

Что такое? В чем дело?

Мне объяснили. Это был громадина-иностранец, а на нем был устроен лазарет для военнопленных. Помещалось их здесь, как говорили, более тысячи человек. Вследствие прибыли воды в Неве пароход поднялся. А так как команде почему-то не пришло на мысль или было лень ослабить тросы, то пароход наклонился одним бортом к набережной.

Капитан съехал с парохода, а в его отсутствие большевицкий комиссар задумал выпрямить пароход. Он приказал накачать для этого воду в переборки, противоположные берегу. Не соображая, что делают, стали качать воду. От тяжести воды пароход круто потянулся в обратную сторону. Тросы лопнули, и пароход с размаху перевернулся на другой бок, мачтами вниз, похоронив при этом тысячу больных. Можно было еще их спасти, пробив обнаженный борт и войдя в сообщение с заживо погребенными. Но это требовало известной работы, а тогда одним из главных завоеваний революции было — не работать. Все и погибли.

Я видел этот пароход еще перевернутым и на следующий год. Потом, говорят, его повернули и убрали.

Петроград

Внешний вид Петрограда уже сильно пострадал, однако полной мертвечины еще не было. Многие магазины еще продолжали торговать, но чувствовали себя накануне реквизиции, и частично такие опасения оправдывались. Все же мне удалось закупить немалое количество разных приборов и для физического кабинета, и для кабинетов разных других кафедр.

Сенной рынок еще существовал, но уже был сильно ощипан. Около него действовала и церковь, в которой я застал много молящихся. Однако купить что-либо на рынке можно было лишь по очень дорогой цене, кроме, разумеется, одного только пшена.

Я вышел как-то в воскресенье из дому, рассчитывая на пути позавтракать в каком-либо кафе или вообще где-нибудь. Это оказалось неисполнимым, и я возвратился совершенно голодным в Дом ученых.

На Дворцовой площади, на набережной Мойки и на каналах, сквозь камни, пробивалась никем более не счищаемая трава. На Дворцовой площади казалось, что недостает только пасущихся коров, чтобы получилась иллюзия уездного города.

Вид Невского проспекта ночью производил тягостное впечатление. Тишина, нет езды, редкие фонари… Совсем Петербургская или Московская улица какого-нибудь уездного городка.

Грустная картина набережной, особенно у Зимнего дворца. Она не ремонтировалась, торцы взбучились холмами, тротуары потрескались. Ограда, окружавшая садик при Зимнем дворце, сломана и притом нелепо, грубо. Вензеля и орлы от решеток выломаны топорами и доломаны сапогами. Художественно ценная работа валяется и топчется. Разрушены неизвестно чему помешавшие два памятника на набережной Петру Великому: Петр-плотник[177] и Петр, спасающий тонущих[178].

Зимний дворец пестреет у всех входов вывесками о разнообразных музеях и советских учреждениях.

Население имеет сплошь пролетарский вид. Буржуазия или попряталась, или нарочито приняла [не]буржуазный облик. На улицах только и видны господа положения: солдаты, дворники, рабочие и их дамы.

В 1921 году

Снова пришлось побывать в Петрограде в сентябре 1921 года, на этот раз — по делам Главной астрофизической обсерватории. Надо было собрать книги для библиотеки, получить кое-какие инструменты и выяснить, переговорами с Главной физической и с Пулковской обсерваториями, некоторые стороны совместной научной деятельности в будущем.