Тем не менее уже были разрешены съестные лавочки, называвшиеся «домашними столовыми». Они возникали повсюду. Были кое-где и мелкие гастрономические лавчонки. Товаров в них было чрезвычайно мало, полки пустовали. Можно было найти только хлеб, колбасу… Однако в одной из них мы нашли даже копченого сига… Изредка продавались и конфеты.
В домашних столовых можно было уже скромно пообедать. Цены были высокие, но все же терпимые. Хозяевами столовых были представители отмиравшей буржуазии и аристократии, и поэтому их сервировка иной раз поражала изяществом. Также обращала на себя внимание интеллигентность продавщиц.
В эту пору в Петрограде был в большом ходу такой трюк. Домашние столовые, являвшиеся в то время и маленькими кондитерскими, объявляли, что скушавшему у них подряд 25 пирожных будет выдана в премию какая-то очень крупная по тем временам денежная сумма. Охотников нажиться было немало, однако и условия состязания были тяжелы. Пирожные надо было кушать в определенном наперед порядке и притом такие, что желудок ими очень быстро насыщался; запивать сладкое не разрешалось.
Никто не смог одолеть 25 пирожных. Рассказывали, как о чуде, об одном конкуренте, который съел 18 пирожных, но затем спасовал. А так как за съедаемые при конкурсе пирожные платить было надо, то владельцы столовых на этой затее недурно зарабатывали.
Шел я как-то по Невскому. На углу Екатерининской вижу недавно открытый небольшой гастрономический магазин. Гастрономический, но в нем на полках только и есть, что сыр и булки…
Неожиданно застаю там своего М. Н. Канищева.
— А-а-а! — басит он на весь магазин. — Помню я хорошо этот гастрономический магазин. Какой он был всегда хороший! Какие чудные товары здесь бывали!
У владельца магазина заискрились глаза.
— Ну, а теперь, Михаил Николаевич, полакомимся воспоминаниями, да булочкой с сыром.
— Ничего не поделаешь! А вот если б хоть запить у них было чем?
— Подождите, — говорит хозяин Канищеву.
Идет за перегородку, в свое жилище, и приносит бутылочку молока.
— Вот вам-с! Выкушайте!
Наливает половину стакана.
— Остальное, извините-с, не могу: для детей-с.
— Спасибо! — Канищев пьет и крякает.
— Ну-с, сколько же я должен за молоко?
— Что вы, что вы. Помилуйте-с! Мы рады настоящему, старому покупателю-с услужить…
Внешностью Петроград за полтора года почти не изменился. Движение на улицах весьма малое. Извозчики совершенно исчезли. На Неве все так же редкие буксирные катера с коммунистическими именами. Редко-редко пройдет пассажирский пароходик.
На обратном пути, благодаря умению М. Н. Канищева заговаривать зубы, мы добились прицепки нашего вагона к пассажирскому поезду. Мы на две трети завалили вагон собранными книгами, метеорологическими будками, приборами. Все же расположились не без комфорта.
По вине Канищева мы не запаслись билетами: он взял себе откуда-то в голову, что в отдельных вагонах билетов не требуется. Поэтому мы попали в неловкое положение, когда явился контролер. Но мы разговорились с ним по-хорошему, и я ему подарил — тогда и это кое-чем было! — чернильный карандаш. Получив мзду, контролер оставил нас в покое, а на следующей станции мы запаслись билетами.
В Лихославле, на перроне, поезд ожидала громадная толпа пассажиров-крестьян. Они кричали, что ждут уже несколько дней и все не могут получить билетов в переполненные поезда. Как раз перед этой возбужденной толпой остановился наш вагон. Пассажиры бросились к окнам вагона — дело было вечером, при свете — и тотчас рассмотрели, что в вагоне едут только двое.
— Вишь, жиды проклятые! Как они ездю-ют!
Нас с Канищевым, обоих брюнетов, приняли за евреев.
— Раньше они под скамьями ездили. А теперь — нате-ка — двое на целый вагон!
— Давайте, возьмем хоть кого-нибудь!
— Что вы, Всеволод Викторович! Сейчас вшами сыпной тиф нам занесут.
К сожалению, это была правда. Главными очагами заболевания были тогда вагоны с нечистоплотными пассажирами.
— У-у, жидова!
— Повыкидывать бы их оттедова!!
Негодование толпы было так велико, что стоянку в двадцать минут я провел не без тревоги. Вот-вот камнями в окна запустят.
Обошлось благополучно.
Снова пришлось попасть в Петроград в конце сентября 1922 года, когда нас высылали за границу.
Теперь город уже заметно оживился. Пооткрывались гостиницы, и в одной из них, ныне названной «Интернационалом», были для нас, высылаемых, приготовлены номера. Гостиница функционировала почти по-старому: была прислуга, действовал отельный ресторан… Грязнее только было, как и последовательно было для революционного времени.
Торговля заметно развилась, магазинов было уже много. Нэп вступал в свои права.
Город стал ремонтироваться. Исправляли и дома, и мостовые. Видел я, например, ремонт даже канавы близ Летнего сада. Разбросанные раньше по набережной обломки решетки от садика при Зимнем дворце были теперь убраны.
У набережных изредка виднелись даже иностранные пароходы. Опять
Все флаги будут в гости к нам[179]
.Время от времени по улицам проезжали трамваи. Попадались и извозчики.