По волнам жизни. Том 2

С книгами вышло обиднейшее недоразумение, в котором нельзя не обвинять наших выборных старост высылаемой партии проф. В. И. Ясинского и А. И. Угримова. Оказалось, что каждому выезжающему разрешается вывозить по 125 книг. На нас четверых пришлось бы 500 томов. Между тем об этом не были извещены все, а только часть высылаемых. Остальные, как и мы, узнали о своем праве, находясь уже в Берлине. В результате я большей частью подарил, а частью распродал свою ценную специальную библиотеку, а потом, за границей, уже не мог найти необходимейших мне для работы русских книг. Я не имел даже некоторых книг моего личного авторства, которые были мне очень нужны, но которых за границей найти было нельзя, а без них было безгранично трудно.

За разрешением на вывоз документов пришлось обращаться в Комиссариат юстиции. Здесь документы осмотрели, отнеслись в общем, в деле о разрешении их вывозки, довольно милостиво, хотя кое-что не признали за документы и разрешить их вывезти отказались.

Хуже всего было в Комиссариате внешней торговли, короче — Внешторге. Это был привилегированный комиссариат, сплошь состоявший из коммунистов и евреев. А здесь пришлось испрашивать разрешение на вывоз своего белья, одежды и всякого вида иного имущества. На все надо было составить в двух экземплярах описи, отдельно — на каждого члена семьи. Этого мало, в комиссариате потребовали и все разрешительные описи, уже полученные от других комиссариатов. Забрали все документы и говорят:

— Приходите за разрешением, когда будете иметь на руках заграничный паспорт!

— Помилуйте, как же это возможно! Нам выдадут заграничные паспорта из ГПУ перед самым временем высылки.

Вот и собирайся при таких условиях в путь, когда не знаешь, что позволят уложить и взять! Все эти гнусные и ненужные хлопоты пришлось проделать в течение одной недели, причем в каждый комиссариат приходилось наведываться по несколько раз, ожидать здесь иногда часами… Одному справиться с такой волокитой мочи не было: пришлось мобилизовать для помощи дочь, сына и близких знакомых. С великим трудом добились под конец от Внешторга разрешительных свидетельств ранее получения не готовых заграничных паспортов.

А помимо этих хлопот надо было завершить все личные дела и распродать остатки своего имущества, чтобы получить средства на выезд.

Для этого мы имели в своем распоряжении только несколько дней. А время было очень неподходящее, летнее, и все более зажиточные жили на дачах. Покупатели приходили только такие, что хотели купить за бесценок. Так и пришлось распродать все.

Спасибо добрым знакомым, особенно М. К. Заходер и студенткам, подругам дочери, которым мы предоставили распродавать все по своему усмотрению, потому что у нас уже не хватало ни сил, ни времени.

Свою громадную научную библиотеку я подарил созданной мной Главной астрофизической обсерватории. Остальную — беллетристическую, историческую, географическую и пр. — гуртом в один из книжных магазинов.

Не обошлось без курьезов. Когда сын со знакомой студенткой Сахаровой пошли продавать в магазин серебряные вещи, милиция их арестовала, не слушая никаких резонов, по подозрению, что продаются награбленные вещи. Случайно их увидел, когда милиция тащила их в комиссариат, наш знакомый. Он отправился за ними и удостоверил истину. После телефонных справок их освободили, — к удивлению, не ограбив ценные вещи.

Задержка

Теперь — все готово! Осталась последняя укладка.

В назначенный день, 26 августа, стали мы, высылаемые, группами собираться в узком и тесном помещении приемной комендатуры ГПУ на Лубянке. Пришлось, точно милости, выпрашивать разрешение, чтобы нас пропустили внутрь, куда нас обязали явиться сегодня. Дежурные сотрудники комендатуры, поглядывающие сквозь окошечки, держат себя нахально, и очень трудно заставить их хотя бы выслушать себя.

Под конец они все же стали справляться по телефону в секретно-оперативном отделе ГПУ и начали пропускать нас по очереди. Передо мной — наш историк, проф. А. А. Кизеветтер, со своей окладистой седой бородой[310]. Чекист покосился на его бороду и телефонирует:

— Священник Кизеветтер просит пропустить!

— Какой я священник! — возмутился А. А. — Гражданин Кизеветтер, а не священник!

Общий хохот. Чекист осмотрел его недоверчиво… Но все же согласился.

После этого А. А. Кизеветтер остриг свою бороду и перестал казаться в пальто — священнослужителем.

Поднялись мы наверх, в ГПУ, и узнали, что от нас требуют… новой явки через неделю, 2 сентября. Никаких объяснений этой отсрочки дано не было.

Итак, вся бешеная гонка, распродажа за бесценок имущества и пр. — было зря.

Неделя прошла в большой тревоге. По Москве распространился слух, будто хотят изменить применяемую к нам меру. Говорилось, будто вместо высылки за границу нас сошлют в отдаленные места России. Все это страшно нервировало, особенно в связи с тем, что все мы совершенно распродали все свое имущество, включая не разрешенные к вывозу одежду и белье, а заводить все заново было и не по средствам, и не по силам.

Как потом выяснилось, эти тревожные слухи имели под собой основание.