По волнам жизни. Том 2

Точно так же были различны политические убеждения высылаемых. Была группа крайних правых, как Арбузов, Байков, Цветковы, Зворыкин и др.; группа левых — М. А. Осоргин и народные социалисты: Мякотин, Пешехонов, Изюмов; группа боявшихся и в эмиграции вызвать против себя неудовольствие советской власти, возглавлявшаяся А. И. Угримовым; группа, ни в какой мере этого не боявшаяся: И. А. Ильин, В. И. Ясинский, я и т. п.

В Петрограде

Утро… Нас перегоняет скорый поезд с остальной высылаемой компанией, и на вокзале они уже нас встречают, вместе с агентом ГПУ. Последний мог убедиться, что никто не скрылся в пути, не предпочел советский рай загранице. На перроне и несколько петроградцев, встречающих своих знакомых москвичей, — между ними робко выглядывает и фигура «Нестора» петроградской профессуры Д. С. Зернова.

Выехавший накануне из Москвы секретарь КУБУ Петровский занял для нас ряд номеров в гостинице. Он, между прочим, привез для многих из нас документы и деньги, которые агентство пароходного общества предложило передать, по секрету от советской власти, на пароход с тем, что мы их получим уже после чекистского осмотра. Этим способом воспользовался и я.

Остановились мы большой компанией в «Отэль д’Англетэрр», ныне переименованной в «Интернационал»[318]. Отель, как уже говорилось (стр. 332), принял некоторое подобие культурной гостиницы.

Ожидалось, что мы в этот же день сядем на пароход, но выяснилось, что поездка назначена только на следующий день, 28 сентября. Мы неожиданно получили в свое распоряжение целый день, который могли посвятить посещению не боявшихся этого знакомых.

Я снесся, между прочим, из гостиницы по телефону с Пулковской обсерваторией, вызывая, чтобы проститься, С. К. Костинского. Не знаю точно, по какой причине, но он не пришел говорить. Не хочется думать, что и здесь проявилась боязливость — у человека, с которым связывали три десятилетия дружбы.

Зато другой старый друг Л. С. Берг оказался на высоте. Я был у него, и он — у нас, не изменив дружбе.

Узнали мы, что судьба арестованных в Петрограде профессоров и писателей хуже нашей. Их продержали в тюрьме полтора месяца, но к этому времени начали освобождать. Впрочем, условия тюремного содержания там были легче. Организационная сторона у них стояла слабее, и ею ведали жены высылаемых.

В числе высылаемых был и проф. Л. П. Карсавин, пользовавшийся сначала расположением советской власти (см. стр. 479). Говорят, что его репутацию испортила его несдержанность на язык. Передавали, например, его остроты у следователей ГПУ:

— Получаете ли вы письма из‐за границы?

— Да! Почти из всех столиц мира…

— Вот как?!

— Ну да: из Лондона, Парижа, Берлина, Рима…

Чекисты довольны признанием.

— А от кого именно вы их получаете?

— От сестры: балерины Тамары Карсавиной! Может быть, слышали?

Те злятся:

— Издеваетесь вы над нами, что ли?

Итак, посадка назначена в три часа дня 28 сентября. Пароход — «Обер-бюргермейстер Гаккен», — небольшой, тысячи в две тонн[319]. Для морского плавания это не слишком заманчиво, но что поделаешь.

Съезжаться, однако, начали с утра, чтобы проделать длинную церемонию осмотра. Долго пришлось ждать с багажом, пока впускали по очереди. Время от времени дождь поливал и нас, и наш багаж. Все же почти всех в последний момент явился проводить кто-либо из друзей. Нас до последней минуты сопровождала Л. Э. Масляникова-Зоргенфрей, старый тифлисский друг.

Осмотр чекисты и таможенные начали с В. И. Ясинского, кончили другим старостой — А. И. Угримовым. Ясинского особенно долго осматривали и ощупывали, но, конечно, впустую. После него стали вызывать нас по фамилиям, а одновременно багаж вызванной семьи передавали, сквозь другой вход, в таможенное отделение, для осмотра под наблюдением чекистов.

Так прождали мы на набережной часа два, пока, наконец, выкрикнули мою фамилию. Передаем вещи на осмотр, наскоро прощаемся.

Прежде всего — в помещение, где сидят несколько чекистов. Тщательная поверка документов и опрос о мотивах высылки. Очевидно, боятся, чтобы не выехало не то лицо… Отобрали все документы, все деньги, как русскую, так и иностранную валюту. Затем каждого отводят в особое помещение за занавеску, где чекист или чекистка, по принадлежности, производят личный обыск, осматривая и ощупывая все карманы и одежду.

Здесь все прошло благополучно. Нам вернули документы и деньги. Теперь направляемся в таможенное отделение.

Вот где настоящее столпотворение вавилонское! Повсюду раскрыты чемоданы и сундуки, вещи вывалены, в них роются, все проверяют… Потом наспех и кое-как впихивают в совершенном беспорядке и перемешанные между собой вещи в чемоданы. Осматриваемые возмущаются, протестуют, пререкаются…

Наше имущество осматривал пожилой таможенный чин, из бывших старых служащих таможни. Он старался быть любезным и, улучив момент, шепнул мне, что их самих коробит навязанная роль жандармов поневоле… Но они и сами находятся здесь под наблюдением… Это было, конечно, верно: ему помогали в осмотре несколько чекистов, из которых один не стыдился быть в студенческой фуражке.