По волнам жизни. Том 2

Теперь в отношении личного состава: нам денег не дают или дают с большим опозданием, а с нас их требуют. Нам приходится везде платить. В постановлении Совнаркома, о котором Вы знаете, о жилищных правах ученых говорится, что за неплатеж квартирной платы ученый может быть выселен. А откуда взять деньги? Между прочим, приведу такой факт. Чтобы заплатить плату за январь, наш известный математик, и пользующийся заслуженной репутацией не только в России, но и на Западе, — профессор … вынужден сейчас распродавать книги. Книги же для ученого — это последнее, с чем он может расстаться.

Павлов: Разрешите мне два слова по поводу прекращения занятий.

Цюрупа: То, что я высказал, что плохо, что вы начали забастовку — это мое личное суждение. Никаких криминалов здесь не усматривайте.

Павлов: Я не могу себя представить в таком положении. Я 42 года прослужил в Московском университете и попасть в такое положение — очень тяжело. Эта приостановка занятий, она прошла не единогласно. Но и к этому я должен добавить, что прекращение занятий произошло только частично. Продолжаются зачеты и экзамены. Прекращены только лекции. И при этом те, кто пошел на эту меру, имели в виду прекращение занятий только на короткий срок. И, независимо от нашего разговора с вами, они должны были скоро возобновиться. Послезавтра уже этот вопрос будет подвергнут дальнейшему обсуждению, и, мы надеемся, будем иметь возможность сообщить, что дело примет совершенно иной оборот.

[Гулевич]: В понедельник уже будет обсуждаться вопрос относительно возобновления занятий. У нас сейчас положение таково, что мы из своего кармана отапливаем больных. Совершенно определенно не нужно в материальном отношении того, что мы потеряли (не слышно), но нужно иметь все-таки надежду на выход из того тупика, в который мы попали. Важно, чтобы мы могли говорить нашим товарищам, что известные меры будут приняты, что дело не ограничится передачей вопроса в Наркомпрос — «Наркомпрос рассудит».

Цюрупа: Нет, вы можете передать вашим товарищам то, что я сказал. Я не знаю того декрета, который рассматривался в Малом Совнаркоме. Как он трактует вопрос — этого я не знаю. Но все, что я вам сказал, — с этим можно считаться. Совершенно ответственно я говорю вам о том, что теперь я буду наблюдать за работой этой комиссии и слова обратно брать не буду. И то, что я сказал, что неправильно сделали, что не обратились раньше, чем начинать забастовку, это я готов десять раз повторять. Вы прекрасно знаете, что жаловаться нужно, что у нас без этого жить нельзя. Мы в таких условиях живем диковинных, что, может быть, вам это и не видно, в каких условиях приходится работать. И я никогда не считал для себя обидой ни в бытность мою в НКПроде, ни теперь, если на меня жалуются. Но вы уж извините, если я повторю, что прекращать занятия не следовало. Сегодня ведь вам не пришлось потратить никаких нечеловеческих усилий для того, чтобы попасть сюда; сегодня мне позвонили по телефону в 12 час., сначала я был занят, а потом немедленно же дал распоряжение вас пропустить. И я приложу все силы, чтобы помочь вам, но, повторяю, если бы не было факта забастовки, мне это было бы легче сделать. Ведь легко найдутся, могут найтись, сознайтесь сами, охотники, которые извратят этот факт. Так ведь? Могут найтись охотники? Могут найтись люди, которые сумеют или захотят использовать это соответствующим образом и придадут окраску. Я внимательно слушал, очень внимательно слушал вас и в том, что я слышал, ничего, кроме желания улучшить свое положение, не уловил. Но сюда может быть приложена, что называется, одна изюминка. И я повторяю, что это была ошибка, и эту ошибку надо как можно скорее исправить.

[Костицын?]: Позвольте объяснить. Я имел случай участвовать в составлении четвертой записки о положении высшей школы. Последняя эта записка составлена и подписана всеми выдающимися представителями науки Москвы и Петрограда. Она была адресована Председателю Совнаркома. С половины марта до половины мая мы тщетно добивались приема. Вот этот месяц двухмесячного шатания, стучания в двери, которые так перед нами и не открылись, может служить фактом, который вы, может быть, примете во внимание. То, что называется забастовкой, — это был жест. Может быть, неполитично говорить, но я все-таки скажу. Если бы вы не изволили отнестись со вниманием к нашей просьбе, то мы и тогда начали бы занятия — начали бы занятия до абсолютного изнеможения. Я убежден, что в понедельник, на 4-й день после начала, забастовка будет ликвидирована. Но она была абсолютно необходима для того, чтобы нас услышали.

Цюрупа: Я не смею подвергать сомнению, что вы подавали записки, но товарищ Ленин физически не имеет возможности прочитать все то, что ему заадресовывается. Этим я объясняю, что вам не был дан ответ. Ну, я думаю, что если вы впредь очутитесь в трудном положении, в таком же трудном положении, как сейчас, то я думаю, что вы прежде, чем объявлять забастовку, вы толкнетесь в эти двери.

[?]: Теперь мы путь знаем.