Читаем По волнам жизни. Том 2 полностью

По волнам жизни. Том 2

Впоследствии, в 1919–1920 годах, нетрудно бывало предугадать предстоящий ночной обыск. С электрическим освещением в эти годы обстояло совсем плохо: электричества или вовсе не было, или его пускали для освещения только до определенного часа, — десяти или одиннадцати часов. Но вдруг случалось, что в каких-нибудь кварталах свет оставлялся и после этих часов. Дело, значит, было плохо: в этих районах безошибочно надо было ждать ночного обыска. Они и бывали, по крайней мере в части оставленного освещенным района. Это одинаково бывало как в Москве, так и в других больших городах.

Один из таких обысков производился в нашем доме в 1919 году, одновременно с ближайшим районом. В начале ночи появились чекисты и милиционеры с матросом во главе. Конечно, весть об обыске молниеносно разнеслась по всем квартирам. Выйти было нельзя, потому что у ворот стоял пост милиции: всех впускали, но никого не выпускали. Но между квартирами сообщение было свободное, и, кому было нужно, тот имел достаточно времени для принятия необходимых мер.

В доме было сорок квартир, и до нашей очередь дошла только утром.

Ворвалось человек десять чекистов, разбились по комнатам. Многое перерыли, но у нас ничего не стащили. И вообще, при этом обыске в нашем доме, правдивых жалоб на грабежи я не слышал.

Например, когда перерывали сундуки, чекист отказался лезть в глубь после слов жены, что там лежит столовое серебро:

— Это нас не интересует!

Главный из чекистов, матрос, держал себя у нас относительно корректно. Рылся во всем, но не до безобразия. Один из чекистов заявил ему, что у меня хорошая библиотека и что ее следует записать в список библиотек, подлежащих реквизиции. Матрос отказался:

— Для ученого библиотека — его рабочий инструмент![80]

Мы ожидали, что меньше всего внимания будет обращено на комнату 15-летнего сына, как еще подростка. Но ошиблись, его комнату обыскивали особенно тщательно:

— У таких мы и находим! — заявил обыскивающий чекист.

В дальнейшем времени мне как члену домового комитета неоднократно приходилось присутствовать при обысках в других квартирах.

Существовало два взгляда на полезную тактику во время обысков: или держаться с чекистами вежливо и корректно, или держать себя вызывающе, резко — на том основании, что такой тактикой заставляешь их пасовать. Я держался первой тактики и, наблюдая, что происходило в других квартирах во время обысков, думаю, что эта тактика имела преимущество перед второй.

Повальных обысков в нашем доме больше не было, но обыски отдельных квартир происходили постоянно и всегда по ночам. На них обязан был присутствовать председатель комитета или комендант. Я от этого уклонялся, но у нас был особый любитель таких ощущений присяжный поверенный Ю. М. Соколов. Мы его сделали помощником коменданта специально для присутствования при обысках и арестах.

Позже обыски стали сопровождаться арестами. Начались томительные ночи, когда прислушиваешься к грохоту грузового автомобиля. Остановится ночью возле нас или проедет мимо, к другим несчастным жертвам?

А если остановится у нашего дома, кто на этот раз будет искупительной жертвой?

Улучшения в Москве

С 1920 года началось улучшение внешних условий жизни. Катастрофическое разрушение города заставило большевиков опомниться. Стали требовать ремонта домов, а кое-где и кое в чем ремонту начала помогать и сама власть.

Тогда-то и началось частичное возвращение небольших домов собственникам, причем часто такая уступка сопровождалась взяткой и даже указывалось наперед, сколько это должно стоить.

Понемногу восстановилось электрическое освещение, улучшился до крайности расстроенный водопровод. А то приходилось часто из какой-либо квартиры внизу таскать ведрами воду по всем этажам.

Стал действовать и телефон. Сперва советская власть его почти совсем погубила и реквизировала во всех квартирах, где их не успели спрятать, телефонные аппараты. Затем начали опять производить телефонные установки со своими аппаратами.

Тротуары, особенно асфальтовые, были в выбоинах и ямах. Их долго не ремонтировали, но принялись теперь и за них.

На Никитской площади стояли два больших дома, дотла разоренных и выгоревших во время боев при октябрьской революции. Долго зияли они отверстиями от выгоревших окон и дверей. В 1921 году один из этих домов, именно тот, которым у Никитских Ворот заканчивался Тверской бульвар (из этого дома производился обстрел белыми красных), был разобран на кирпичи. Уже позднее на его месте был поставлен памятник большевицкой иконе, переметнувшемуся к ним проф. К. А. Тимирязеву[81].