По волнам жизни. Том 2

По проекту Тер-Оганезова была составлена красиво раскрашенная диаграмма — советские деятели тогда очень увлекались графическим изображением своих проектов. Вся Россия была разделена на округа. В каждом кружком изображалась геофизическая обсерватория; разноцветными секторами она делилась на отделы: метеорологический, синоптический, магнитный и т. д. От секторов линии вели к разноцветным квадратикам — детали организации отделений. А все кружки на карте, то есть провинциальные (на бумаге) обсерватории, соединялись линиями с большим главным кругом, который изображал Главную физическую обсерваторию, в свою очередь разбитую на секторы с квадратиками и пр. На бумаге вышло красиво, краски были яркие, и начальство: коллегия Наркомпроса, непосредственное наше начальство пресловутый историк М. Н. Покровский, а также сам нарком Луначарский — все в этом деле полные профаны — предоставили Тер-Оганезову действовать в этом направлении.

Началось претворение картинки в жизнь, чем руководил Тер-Оганезов лично, оставивший остальные научные дела почти полностью на меня. Он стал созывать геофизические совещания, на которые постоянно выписывались проф. Б. И. Срезневский, известный метеоролог, бывший тогда академиком в Киевской новой академии наук[85], и Н. А. Карастелев, бывший в ту пору директором Главной физической обсерватории (в Петрограде). Это были главные эксперты в геофизических совещаниях Тер-Оганезова, но, кроме того, в качестве переменного состава комиссии, привлекались к участию многочисленные московские геофизики. Меня Тер-Оганезов заставлял обязательно участвовать, и не один раз мне приходилось спасать достаточно бессмысленное положение, в которое он попадал.

Заседания состояли в говорении, говорении… Мы с Карастелевым и Срезневским сразу поняли друг друга, и никто, кроме самого Тер-Оганезова, серьезно к этой затее не относился. Положительной стороной геофизических совещаний, которую все мы ценили, было то, что нам на эти дни предоставлялись Наркомпросом бесплатные обеды, которыми пользовались сами советские сановники, а тогда ведь шел голодный 1918 год.

После того, как поговорят таким образом несколько дней и вынесут резолюции, Тер-Оганезов едет в Петроград:

— Хочу, — говорит он мне, — выслушать заключение петроградских специалистов по заключениям московских специалистов!

Затем созывается геофизическое совещание в Москве:

— Что скажут московские ученые по поводу петроградских резолюций…

Так и тянулась сказка про белого бычка. Но Тер-Оганезову под конец этого стало мало: он затеял еще и всероссийский геофизический съезд. Что ж, съезд так съезд! Мы со Срезневским стали настаивать, чтобы не собирались с нашей точки зрения впустую, ввести на съезде еще и научные доклады. Но Тер-Оганезов встал решительно на дыбы:

— Научные съезды уже бывали и еще будут. Этот съезд будет исключительно организационным!

Эта никчемная канитель тянулась с полгода. Но как-то вышло, что и советское начальство сообразило, что происходит балаганщина. Вдруг Тер-Оганезову воспретили его геофизическую авантюру.

Работа в отделе

Отношение служащих к Тер-Оганезову выкристаллизовывалось все рельефнее. Нет ничего хуже сознания бессмысленности труда, а именно такое впечатление прочно создалось. Его просто стали ненавидеть и за толчение воды в ступе, и за резкость при требованиях об обязательном отсиживании назначенных часов на службе, тогда как у многочисленных служащих не было никакого дела, которым можно было бы заполнить часы сидения. Приносили с собой книги для чтения, писали на службе все письма, и все-таки по несколько часов проводили за зевотой, так как нечем уже было еще больше заполнять часы высиживания. Я был единственный — со мной Тер-Оганезов был должен считаться, — который приходил лишь на вторую половину дня.

Впрочем, сама жизнь вносила иногда развлечения в служебную деятельность. Одним из них был вопрос о Московском зоологическом саде, в связи с выступлениями по этому поводу весьма популярного клоуна Владимира Дурова.

В числе учреждений, отданных в жертву экспериментам Тер-Оганезова, был и Московский зоологический сад на Б. Пресненской улице. Его судьба в 1918–1919 годах была поэтому совсем грустная. Тер-Оганезов совершенно не сумел справиться с административной стороной, и в результате в саду были постоянные злоупотребления, хищения — прежде всего за счет корма животных. Они падали от голода одно за другим, и, как говорили, в течение этого времени погибло две трети животных сада. Тогда стояла такая голодовка, что зерновое кормление, да и мясо, предназначенное зверям и птицам, поедали охотно люди, и, во всяком случае, этот корм можно было с выгодой продавать.

Ввиду этой получившей огласку разрухи явились охотники взять на себя заведование садом, что являлось во всех отношениях питательным предприятием. В числе главных соискателей на эту должность были супруги Котс и клоун Дуров. Чтобы усилить свои шансы в Научном отделе, соискатели сочли нужным заискивать и во мне.