По волнам жизни. Том 2

Так, в Москве участились лекции, затрагивающие разные злобы по половому вопросу и со всем, что с этим связано. Подобные лекции читали врачи. Я очень хочу быть беспристрастным, однако должен отметить, что следил, кто именно из врачей занимается этим развращением воображения детей: оказалось, что фамилии лекторов врачей во всех случаях были еврейские, и только еврейские. Самые лекции читались в наиболее людных аудиториях, и они заполнялись почти исключительно молодежью, так называемой — учащейся, часто от десятилетнего возраста.

Мне приходилось наблюдать возвращающуюся с подобной лекции молодежь, в большинстве еще детей. Они вслух, на улице, обсуждали, как впечатление от лекции, вопросы, касающиеся половых отношений, о которых и взрослые одного пола не всегда решались вслух говорить.

Последовал и дальнейший шаг. Заборы и столбы вдруг заполнились афишами, извещавшими о новом зрелище: будет инсценирован суд над проституткой Подзаборовой, заразившей сифилисом красноармейца Крестьянова[82]. Судя по афишам, процесс был инсценировал по всем правилам: показание обвиняемой, потерпевшего, свидетелей, прения сторон и т. д. Экспертами были врачи — увы, из евреев, адвокаты на процессе — также евреи. Слова из песни ведь не выкинешь…

Подобные зрелища имели громадный успех у зеленой молодежи. А самый суд в разных вариациях повторялся, судя по появлявшимся об этом афишам, в течение многих месяцев.

В том же направлении, но уже с переходом от теории к практике, пошла деятельность в учебных заведениях; в них постоянно начали устраивать танцульки с продолжением в неосвещенных классах. Неудивительно, что число несовершеннолетних матерей стало увеличиваться с колоссальной быстротой, как равно и заполнение молоденькими девушками и девочками очередей для абортов. Само собою, что между детьми стали развиваться и венерические болезни.

3. Научный отдел

Тер-Оганезов

Летом 1918 года встретился я в Москве с Вартаном Тиграновичем Тер-Оганезовым.

Это не было первой нашей встречей вообще. В 1910 году, когда, живя в Тифлисе, я был редактором-издателем газеты «Кавказ», явился ко мне молодой, румяный студентик, назвавший себя Тер-Оганезовым. Говорил, что он слушатель астрономии у А. А. Иванова, и просил напечатать его популярный фельетон — о падающих звездах. Я обещал почтительному студентику фельетон его прочитать. За непригодностью напечатать его было нельзя, и Тер-Оганезов скромно ретировался[83].

Впоследствии А. А. Иванов рассказал мне его историю.

Тер-Оганезов окончил физико-математический факультет в Петрограде и хорошо сдал экзамены. Его Иванов оставил при университете стипендиатом по кафедре астрономии. Но после этого он перестал заниматься, уклонился от представления какого-либо отчета о своих работах в качестве стипендиата, почему и был исключен из списка оставленных при университете.

Осенью 1917 года он явился к Иванову с повинной, прося восстановить его в положении оставленного при университете. Иванов снисходительно пошел ему навстречу и обещал, если Тер-Оганезов представит какую-либо работу, восстановить его в положении университетского стипендиата.

Никакой работы он не представил; но… вслед за тем произошел большевицкий переворот, и Тер-Оганезов оказался во главе всех ученых учреждений России. Точнее — он был назначен членом коллегии Научного отдела Народного комиссариата просвещения. Но возглавлял этот отдел большевик Рязанов, который, в качестве большого большевицкого барина, предпочитал жить в Петрограде и наезжал в Москву только в несколько месяцев раз и притом на самый короткий срок. Фактическое же возглавление научного отдела он предоставил Тер-Оганезову.

Этот молодой человек своей необычайной для себя карьерой был обязан, как я слышал, протекции своего товарища по Тифлисской гимназии или родственника своего, закавказского армянина Караханьянца, выступающего ныне на видных постах по дипломатическому поприщу под фамилией Карахана.

Узнавши о моем пребывании в Москве, Тер-Оганезов написал мне приглашение участвовать в заседании особой комиссии при Наркомпросе по делу о Ташкентской обсерватории. Эта обсерватория, как и при мне, продолжала числиться в распоряжении военного ведомства, хотя содержалась на средства Комиссариата народного просвещения, как раньше — Министерства народного просвещения. Такая нелепость ранее не могла быть исправлена, благодаря влиятельности военного ведомства; но при большевизме на эту ненормальность внимание обратили.