Как и обещал Руслан, вскоре Олег вернулся к Юльке, получив отпуск на поправку здоровья… а Руслан его уже ждал там – вернее, его могила под молодым крепким дубком, листья которого, как порой казалось – или хотелось думать – Олегу, шелестели его голосом.
Часто потом Олег приходил туда и сидел, глядя куда-то за горизонт и пытаясь услышать ту небесную тишину…
Он ничуть не удивился, узнав, что той самой ночью, перед треклятой попыткой взять соседнюю высоту и всеми последующими странными событиями, сержанта Руслана Ассанова не стало: душманы атаковали их группу большим отрядом – и, будучи пулемётчиком крайнего поста, Руслан принял на себя первый удар.
А ту вершину взяли через два дня, но взрывом карниз, на который упал Олег, обрушило, и никаких тел, кроме душманских, поблизости, разумеется, не нашли. Да и откуда им там было взяться?
Единственного сына Огарёвы действительно назвали Русланом. А через несколько лет, пособачившись с отцами-командирами насчёт их предвзятости к представителям отдельных народов Кавказа, Олег ушёл из армии.
Но десять долгих лет спустя вдруг не выдержал и восстановился, словно чувствуя: пора. Новая высота звала её взять.
…А ещё говорят, в августе 1999 года где-то в горах Дагестана, в тот момент, когда капитан Огарёв последний раз с хрипом втянул в себя воздух, рядом послышался негромкий голос, который с чеченским акцентом весело скомандовал, словно выпускающий – парашютисту: «Пошёл!»
Но рядом с Огарёвым в тот момент находился только старлей Игорь Николаев да контуженный, а потому почти глухой солдат из его взвода, так что сколько уж в этих слухах было правды – Бог весть.
Единственного человека, с которым Николаев действительно хотел бы поделиться этим, по стечению обстоятельств тоже звали Русланом.
Русланом Олеговичем Огарёвым.
Но рассказать ему при их короткой и такой странной встрече во время штурма Грозного Николаев так ничего и не успел.
Руслан торопился – его ждала своя Высота.
Табак и ладан
Москва, 200* г.
На автобусной остановке – никого. Только фары мчащихся мимо машин окатывают изредка потоками света и уносятся дальше смазанным отблеском, чтобы никогда больше не вернуться.
Возвращаться будет некому – завтра вечером здесь проедут совсем другие люди. Старше на целый день, на тысячи мыслей, сотни слов и десятки дел.
…Впрочем, нет, несмотря на поздний час, кто-то на остановке всё-таки стоит. Переступает с ноги на ногу, вертит в руках непочатую пачку сигарет и новенькую, вспыхивающую жёлтыми бликами в свете фар зажигалку, прячет нос в шарф и мёрзнет, просто ужасно мёрзнет.
«Кого-то» зовут Наташей, и холодно ей в первую очередь внутри.
Холодно и неправильно.
– А прикурить можно? – раздаётся где-то в районе плеча хрипловатый мальчишечий голос.
Наташа резко оборачивается, сжав зажигалку в кулаке, – сама не зная, готовая бить или сразу рвануть прочь… и тихонько выдыхает. Той характерной ленивой агрессии во взгляде «просителя» нет. Совсем.
Он один – нескладный мальчишка лет пятнадцати на вид. Взлохмаченный ёжик серо-русых волос, зелёный шарф, несуразные для конца ноября голые локти, армейского вида жилетка, брюки с кучей карманов и некогда охристые ботинки-«берцы».
И обезоруживающий взгляд тёмных глаз – насмешливых, тёплых, взрослых.
Помешкав, Наташа разжимает кулак и растерянно протягивает зажигалку:
– На.
Прикурив, мальчик, неразборчиво благодарит, не выпуская сигареты изо рта, и усмехается так, будто на самом деле всё знает:
– А ты чего не куришь?
Дым его сигарет пахнет неуловимо странно, будто в церкви.
– Расхотелось, – дёргает плечом Наташа. Только оправдываться перед каким-то шкетом не хватало!
К тому же она почти не врёт.
Не курить ей хочется, а отвлечься. Забыть, сбежать от собственных мыслей и ни за что не возвращаться домой, где сидит угрюмый Андрей, – а лучше просто исчезнуть.
Или, может… чтобы исчез сам Андрей, унося с собою все проблемы.
– Что курить не хочешь – это правильно, – кивает одобрительно мальчик, – а вот всё остальное – зря.
– Что? – вздрагивает Наташа.
Невыразимо-долгое мгновенье реальность кажется ей зыбкой, как отражение на глади воды. Тронешь – побегут круги, искажая, разбивая, ломая картинку.
…Подъезжает запоздалый сто тридцатый, выжидает немного и, раздражённо хлопнув дверями, отбывает в темноту.
Мальчишка провожает его задумчивым взглядом, стряхивает столбик пепла и поворачивается к Наташе:
– Ну, выкладывай.
Голос у него до того уверенный и властный, что Наташа сама не замечает, как уже рассказывает юному незнакомцу всё. От начала времён, от сотворения мира, от случайной встречи у призового тира на ВДНХ.