– Мы… ещё увидимся? – тихо, безнадёжно спрашивает Русь вслед.
Руслан был с ним
С детства.
Но детство кончилось.
– Всё в твоих руках, матрос! – доносит ветер голос Руслана-старшего.
А потом раздаётся хлопок. То ли парашют раскрылся, то ли белоснежные крылья зачерпнули воздух…
И Русь с Ником остаются одни.
– Холодно, – говорит Русь внезапно. – Боже, как холодно…
– В Сирии ещё с тоской вспоминать эту прохладу будешь, – хмыкает Ник, аккуратно раскатывая угли по костровищу.
Костёр гаснет.
– Не верю, – Русь не может сдержать нелепой улыбки, стискивая в руках Русланов плеер.
– Ха! Спорим?
– На что?
– Ты меня на концерт «Алисы» сводишь.
– Э, ну… замётано!
Звонкий хлопок сомкнувшихся в рукопожатии ладоней.
Рокот мотора.
Эпилог
Русь просыпается минут за пять до крика «Ротападъё-о-ом!». Несколько секунд лежит неподвижно, пялясь в потолок, потом чешет нос.
Руки пахнут табаком и ладаном.
Нащупав под подушкой плеер Руслана, Русь улыбается, сглатывая мигом набухший ком в горле, и натягивает наушники. Поправляет. Затаив дыхание, нажимает на кнопку…
Раздаётся не Янка.
А почему-то совершенно живой и недавний Баста:
А потом наступает самое обычное утро – шумное, армейское, безжалостное к смутным сонным воспоминаниям.
И тут бы Русю выбросить всё несбывшееся из головы, да во дворе торчат две БРДМки и навороченный пикап, у которого флегматично беседуют о чём-то с Папой трое военных в понтовой снаряге.
У двоих из них незнакомые – ЧВКшные – шевроны.
– Матрос! – окликает третий, ажно целый майор. – Взводного своего позови!
Ротный жестом подтверждает: давай, мухой!
– Есть! – козыряет Русь, вглядываясь в лицо офицера.
Майор внезапно ловит его взгляд и усмехается: мол, мы-то с тобой знаем, что происходит, верно, Кинчев?
Русь удивлённо моргает и «грохоча копытами» уносится за Родиным, не слишком старательно убеждая себя, что всё это ему показалось.
…А через десять минут Русь, Алабай, Бекас, Митяй и Хохол, замерев перед ротным по стойке смирно, получают боевую задачу.
– Слушаетесь товарища майора, как своих папу с мамой, Господа Бога и Папу Римского… – привычно глаголет Папа.
Русь гоняет от себя чувство дежавю и старательно пялится мимо «товарища майора».
Тот усмехается уж больно понимающе. А когда Папа заканчивает речь, просит негромко:
– Можно вашего радиста на пару слов?
Ротный смотрит на Руся таким зверским и подозрительным взглядом, что того сразу же тянет покаяться во всех грехах, включая наличие плеера в кармане.
– Кхм. Матрос Кинче… тьфу ты, Николаев! Поступаете в распоряжение товарища майора.
– Есть!
Они отходят к курилке и молчат, долго-долго молчат.
Пока к ним не подтягиваются те двое ЧВКшников.
– Привет, Русь, – кивает один.
– Здрав… сте, Алексей Николаич.
– Надир… это тот самый Русич. Русь, это Надир Тимурович, командир нашей мотоманёвренной группы.
– Я понял, – кивает Надир невозмутимо. – О тебе вся наша колонна судачила тогда, в девяносто пятом.
– Да я чё, – смущается Русь. – Это всё Ник с Марой. И Руслан… А я так, чисто за связь отвечал.
Джедай смотрит внимательно – но глаза у него смеются:
– Ну что, Кинчев. Пойдёшь с нами порядок у местных бармалеев наводить?
– Так точно, пойду, тащ Джедай! Папа же приказал! – Русь придаёт своему лицу уставное выражение «кирпич» и отвечает взглядом абсолютно пустым, честным и неподкупным, как слеза младенца.
Офицеры ржут.
А Русь знает одно: если ему завтра придётся выйти в эфир с тем самым извечным «Ведём огневой бой»… Ник его услышит.
И всё будет
В конце концов, Русю же его ещё на концерт «Алисы» вести. Проклятая сирийская жара!
–
И Русю не страшно, и нет внутри никакого тревожного, тянущего узла.
Только спокойствие, такое большое, что хватило бы укутать всю базу, весь мир.
Он знает – там, за гранью, улыбаются и Руслан, и Руслан-старший, и капитан Олег Огарёв. Так чего бояться?
От автора
Вот так идёшь к чему-то десять лет и даже не догадываешься об этом… Этот сборник – плод действительно многолетних трудов, хотя в самом начале этого пути мне и в голову не могло прийти что-то типа «Так, а напишу-ка я сборник военной мистики!».