По высочайшему велению

– Желаете, господин Аленский, еще как желаете. Не вам решать, когда окончится наш разговор, – услышал Богров голос Николая Николаевича и невольно обернулся, настолько незнакомые, непривычно-жесткие интонации появились в этом голосе.

Кулябко подошел к своему столу, отпер верхний ящик, достал оттуда и протянул Богрову белую бумажную папку с тесемками. На обложке был приклеен небольшой листок, даже скорее лента шириной с телеграфную с отпечатанным на машинке единственным словом «Аленский». С трудом развязав непослушными, одеревеневшими пальцами тесемки, Дмитрий Григорьевич увидел внутри пачку бумаг, исписанных его почерком, и принялся читать. Между лопатками струйкой стекал пот, хотя жары он абсолютно не ощущал, даже наоборот, его начинал мелко колотить озноб: в руках Богров держал донесения на имя начальника Киевского Охранного отделения подполковника Кулябко, несомненно, написанные его, Дмитрия Григорьевича, рукой, подписанные его служебной кличкой и сложенные в хронологическом порядке. Первое датировалось 1907 годом, на последнем стояло вчерашнее число. Несколько листков были написаны на имя полковника фон Коттена и относились ко времени проживания Богрова в столице. Попадались и расписки в получении различных сумм денег. В памяти всплыло улыбающееся веснушчатое лицо Степы.

– А теперь представьте, милейший Дмитрий Григорьевич, что хотя бы некоторые из этих документов попадут в руки ваших бывших товарищей, – почти сочувственно произнес Спиридович. – Ведь они люди грубые, и методы у них довольно неприятные. Поверьте мне, я на эту тему лекции читаю.

– Но… я ведь ничего не писал… Николай Николаевич, скажите ему, – обратился он за поддержкой к Кулябко, но тут же замолк, понимая, насколько жалко и беспомощно это прозвучало.

– Ну конечно, не писали. Вот только ваши товарищи этого не знают.

– Не волнуйтесь, Дмитрий Григорьевич, – снова положил руку ему на плечо Николай Николаевич, но уже не жестко, как раньше, а почти по-отечески. – Как только все закончится, мы выдадим эти бумаги вам, и вы будете вольны поступать с ними как заблагорассудится. А в довесок к ним еще и десять тысяч рублей. За малую услугу нам и огромную службу отечеству. Ну, правда, придется отсидеться годик-другой где-нибудь в Европе, это мы устроим. Но с деньгами-то не заскучаете даже в самом медвежьем углу.

– Но это же… подло, – все еще цеплялся за соломинку Богров. – Подло и низко!..

– Когда речь идет о судьбе России, не до приличий, милейший! – Голос Спиридовича налился металлом. – Со своей совестью мы как-нибудь договоримся, лишь бы страну спасти! Ну что, готовы слушать или дальше будете из себя барышню корчить?

Дмитрий Григорьевич еще раз с надеждой посмотрел на Кулябко, с тоской перевел взгляд на запертую дверь кабинета и, вернувшись глазами к нависшему над столом Спиридовичу, обреченно кивнул.

– Ну вот и славно, – вернул доброжелательность в голос Александр Иванович. – Продолжаем разговор. Вам, конечно же, известно, что 29 августа в Киев прибывает императорский поезд? В числе сопровождающих государя лиц будет и председатель кабинета министров Столыпин Петр Аркадьевич. Вам предстоит на одном из торжественных мероприятий максимально приблизиться к премьер-министру и дважды выстрелить в него из револьвера, который мы вам выдадим. Патроны, разумеется, будут холостыми.

– Но меня ведь тут же схватят!

– Не переживайте. Во-первых, мы выбрали для… хм… назовем это «представлением»… два места, из которых в случае четкого следования плану вы беспрепятственно сможете удалиться, пока публика приходит в себя: Купеческий сад либо оперный театр. Ну а во-вторых, даже если вдруг кто-то проявит неожиданную сноровку и сумеет вас задержать, обвинять вас будет не в чем – Столыпин жив, патроны в барабане все холостые. Мы на такой случай подготовим для вас пламенную речь, объясняющую мотивы этого перфоманса, и максимум, что вам грозит, – церковное покаяние. Вы ведь православный?

Богров кивнул.

– Ну вот и чудно. Мы теперь будем видеться часто, так как вам придется максимально подробно затвердить все детали, а сейчас уже поздно. Ступайте домой, попытайтесь выспаться.

Спиридович поднялся из-за стола, давая понять, что аудиенция окончена. Кулябко проводил Дмитрия Григорьевича до двери и вернулся в кабинет.

– Что скажешь, Коля? Надо бы к нему наблюдение приставить, как бы он в бега не ударился.

– Хорошо. Завтра утром распоряжусь.

– Завтра праздник, не стоит. Да у тебя и без того сейчас каждый сотрудник будет на счету. Есть у меня здесь один человечек, его и приставлю.

Кулябко согласно кивнул.

– Тебе вызвать мотор?

– Не надо, я пройдусь.

В прихожей он с помощью хозяина облачился в темно-синий летний плащ и кепи английского фасона, привычно приложил руку к козырьку и вышел на лестницу.

* * *

Дмитрий Григорьевич возвращался домой в совершенно сомнамбулическом состоянии. Даже когда в районе Университетского сквера[18] сзади послышалось торопливое цоканье башмачных подковок, не обернулся. Он уже знал, чьи это шаги. Степа догнал его у памятника Николаю I[19].