По заросшим тропинкам нашей истории. Часть 4

Во-первых, слово «самоедь» совсем не означает того, что соответствующие племена были людоедами. Оно происходит из финского языка, пишется на нём как «samejedne» и обозначает на языке лопарей или саамов – одной из коренных народностей Финляндии – название местности, в которой они живут[486] (это одна из версий). Так что едва ли эти сибирцы друг другом так уж регулярно закусывали.

Во-вторых, рассказы о том, что «самоедь» летом живёт в море и лежит в воде, потому что тело у них трескается, может быть неправильно понятой сезонной миграцией оленеводов. Зимой они со своими оленями кочуют в тайге: там не так ветрено и холодно. А вот летом там ад – миллиарды кровожадных комаров, оводов и разной мошки. Они превращают кожу оленей (да и людей) в сплошную кровоточащую рану, и поэтому пастухи перегоняют своих животных к морю: там и прохладнее, и из-за ветра всей этой нечисти значительно меньше. Но мошки всё равно довольно много, она кусается, и кожа кровоточит, то есть «трескается».

«Мохнатую самоедь» можно понимать не как людей, поросших шерстью, – коренные жители Сибири на своём теле волосяного покрова как раз в большинстве случаев не имеют – а как их одежду мехом наружу. Она, естественно, спускается до пят, ведь зимой-то в этих краях холодно.

Есть объяснение даже у рта на макушке. Ведь хорошо известно, что традиционная одежда северных народов шьётся ими наподобие мешка с отверстием вверху для просовывания головы. К этому отверстию часто пришивается плотно облегающий голову капюшон, и носится он так, чтобы мех сползал на лицо, прикрывая таким образом хозяина от свирепых метелей. Как в таком капюшоне есть-то? Только отодвинув его ото рта или – резко задрав голову. Вот и ответ (остальное, естественно, выдумки чистой воды).

Как бы то ни было, первые контакты русских с сибирцами достаточно быстро приводят к спорам, разногласиям и военным столкновениям. И, как говорится, пошло-поехало.

Поскольку в то время у сибирских народов письменности не было, до нас не дошло описание причин, по которым они ходили воевать с нашими предками. Из русских же источников следует, что экспедиции новгородцев за Урал носили чуть ли не исключительно ответный характер. Но так, как мы понимаем, быть просто не может: в ссоре всегда виноваты обе стороны. Да и какая разница, кто первый начал? Мы ж не драку в детском саду разбираем.

Первое известное мне свидетельство о таком походе датируется 1032 годом. Он проводился новгородцами, и направлялись они в уже известную нам Югорскую землю или, проще говоря, в Югру[487]. Этот край носит в нашей истории также название земли Угорской, по имени неоднократно упоминаемых в русских летописях угричей[488] – народа, родственного, между прочим, современным венграм[489]. Новгородцы узнали это имя от своих ближайших соседей зырян – коренных жителей современной российской Республики Коми, и поныне проживающих в ней.

Веком спустя местное население уже платит Великому Новгороду «югорщину», то есть дань. Если она вносится «мягкой рухлядью», то её называют «ясаком». Популярным товаром является также «рыбий зуб», то есть бивни моржей, а также какое-то «узорочье» (может быть, украшения)[490]. Где-то в 1264 году это русское княжество уже официально считает Югорскую землю своим владением[491].

В 1364 году русские источники фиксируют нашу первую карательную экспедицию[492]. На Руси тогда в качестве главного был утверждён татарами князь Московский и великий князь Владимирский Дмитрий Иванович, которого после произошедшей через шестнадцать лет Куликовской битвы назовут в народе Донским. Но в Югру вторгаются всё те же новгородцы, живущие в своём собственном государстве-княжестве, от Москвы с Владимиром зависящем весьма и весьма условно. «Воеваша по Оби реки до моря, а другая половина рати на верх Оби воеваша»[493], они завершают свой рейд, судя по всему, вполне успешно.

В 1465 году, за тринадцать лет до присоединения Великого Новгорода к Московскому княжеству, по проторенному пути отправляются на северо-восток уже, так сказать, москвичи. Действуют они по указанию своего великого князя Ивана III и опять идут в Югорскую землю[494]. В результате неприятель был повержен, взято много пленных, а два местных вождя захвачены и привезены в Москву. Иван III принял их милостиво, те дали ему клятву верности и были отпущены восвояси против обещания платить пушную дань-ясак[495] («дань возложил и на всю землю Югорскую»[496]). Как видим, московский правитель тогда не только готовился к подчинению Новгорода, но и постепенно отжимал у него сибирские владения.

Весной 1483 года[497] начинается очередная карательная экспедиция[498]. За два года до этого на подвластных Москве пермяков[499] нападают вогуличи под командованием некоего князя Асыки[500], и Иван III приказывает их за это наказать.