Пролетев низко над батареей, «костыль» оставил за собой разноцветный хвост. Это были листовки. Несколько штук опустилось прямо в окоп. Не бросая ложки, Андрей поднял одну из них и расправил на коленях. Ничего нового. Обыкновенная брехня. Ругают Красную Армию. Хвастаются своими победами. Тут же приложен пропуск на русском и немецком языках для перехода в плен. Такой геббельсовской чепухой на фронте были засорены все поля и леса.
Андрей отложил листовку в сторону: пригодится потом вытирать котелок.
Одна листовка на желтой бумаге опустилась с запозданием. Андрей на лету разглядел на ней какие-то схемы и рисунки.
— Дай-ка сюда, — сказал он Закиру.
С любопытством разглядывали они схему небольшого участка Западного фронта. Участок был обведен жирной линией, и вокруг нарисованы танки, пушки. Не забыли даже нарисовать немецкого солдата с автоматом. Листовка доказывала, что советские войска окружены, и даже предлагала сдаться в плен «во имя избежания кровопролития».
— Ох и брешет доктор Геббельс.
— Что верно, то верно, — согласился Андрей. — Но листовка-то с доставкой на дом. Так что пора нам закрывать здесь лавочку. Менять надо позицию.
— Может, пойдешь и скажешь об этом старшему на батарее?
— Попробую.
— А с каким настроением вернешься? — пытался отговорить Закир.
Андрей знал, что лейтенант Федотов самолюбивый и вспыльчивый, но, в сущности, неплохой человек. С таким можно служить.
Командиры завтракали. Младший лейтенант Рыжов и политрук Иванов, лежа на плащ-палатке, доедали кашу, а Федотов бренчал на гитаре.
— Хочешь вина, Куклин? Андрей отказался.
— Пей, Куклин! Все равно война! — сказал Федотов и запел:
Казалось, что Федотов в добродушном настроении, поэтому Андрей обратился прямо:
— Товарищ лейтенант, разрешите переместить батарею левее метров на двести. Поближе к мосту. Батарея обнаружена противником. Кроме того, позиция неудобна для стрельбы прямой наводкой: мешает гребень высотки…
— Молчать! — крикнул Федотов, багровея от злости. — Если у вас грудь в орденах, так вы считаете себя вправе распоряжаться мною?
— Дело не во мне. Нас с воздуха разобьют…
— Трус!
Наступило неприятное молчание.
— Слушай, Куклин, — вмешался политрук, чтобы смягчить вспышку Федотова. — Мы сами только что говорили об этом. Нельзя же с такими предложениями обращаться к начальнику артиллерии. Листовки, может быть, попали случайно.
— Никуда звонить я не стану. Буду стоять, где приказано. Я не трус, — выпалил Федотов.
Андрей вскинул руку к пилотке и обратился официально:
— Разрешите идти?
— Но-но! — остановил его Федотов. — Идти можешь, а обижаться нечего. Сам знаешь, какой я бываю…
Куклин повернулся и зашагал к орудиям. Черт с ней, с обидой! Сейчас не до самолюбия. Своему взводу он все равно прикажет, а как повлиять на остальные два?
— Первый взвод! Взять лопаты и приступить к оборудованию щелей! Чтобы у всех через пятнадцать минут были отрыты в полный рост! — крикнул он у орудий.
— Второй взвод, разобрать лопаты! — поддержал Мухаметдинов.
— Третий взвод, поднимайся!
Андрей сам взял лопату и с остервенением всадил ее в дерн. Копать было трудно, но он дал себе честное слово закончить через десять минут.
Андрей по глазам бойцов видел, что его проклинают. С начала войны они наковыряли немало земли, но никогда не приходилось отсиживаться в щелях, а в последнее время, с благословения средних командиров, жалевших бойцов, и вовсе не брались за лопаты.
— За что это попало вашему помкомвзводу? — спрашивал один, чтобы поиздеваться над Андреем.
— Не знаю, — уклонился от ответа наводчик Василенко. — А любят некоторые мартышкин труд.
Андрей копал, делая вид, что ничего не слышит, а сам следил, как работают люди.
Щели были уже отрыты почти в рост человека, и Андрей расчищал дно, когда вдали прокатился дробный грохот. Земля затряслась от взрывов.
— К ор-рудиям!
Андрей подскочил к пушке и вместе с расчетом стащил маскировочные елочки.
Стрельба с самого начала велась в бешеном темпе. Потом наблюдательный пункт начало лихорадить: он непрерывно переносил огонь с одной цели на другую. Это не сулило ничего хорошего.
— Связи нет! — раздался отчаянный голос.
— Исправить!
Двое телефонистов побежали по линии.
— Дон! Дон! Почему не отвечаете? Товарищ лейтенант, там на наблюдательном трубку оставили. Садовников крикнул: «Идем в контратаку!»
Андрей никогда не чувствовал себя таким ничтожным. Впереди шла борьба насмерть, а его расчеты бестолково толпились у орудий.
— Воз-дух!
— Замаскировать орудия! Расчеты, в укрытия! Поздно! Десятка три бомбардировщиков отделились от общей волны и направились в сторону батареи.
Политрук и лейтенант Федотов, задержавшиеся у орудий, заметались, не зная куда спрятаться.
— Сюда! Ко мне! — крикнул Андрей. Но те спрыгнули в яму, подготовленную для приема снарядов.