По знакомым дорогам

Преследуя партизан и спеша на мост, фашисты взбежали на него, и в это время громыхнул взрыв. Мост рухнул.

Стрельба на мосту послужила Цыбочкину сигналом для налета на станцию Вересочь. Партизаны забрасывали гранатами каменный вокзал, где засели, отбиваясь, фашисты. А тут — взрыв моста, затем — пожар на вокзале. Гитлеровцы в панике выскакивали из здания и попадали под огонь партизанского пулемета. Немало гитлеровских солдат было уничтожено, станция, включая железнодорожный путь и стрелки, разрушена, склады с боеприпасами и продовольствием, награбленным для оккупационных гарнизонов в городах Украины, сожжены.

Налет удался, но он занял всю ночь, уже наступало утро, а возвращаться в Нежинский лес, чистым полем, можно было только затемно. На день партизаны углубились в другой лес, ближе к Десне. Отряд скрылся, но ведь не скроешь разгрома станции, взрыва моста, гитлеровцы повсюду разослали разведку, расставили дозоры, а обнаружив отряд, бросили на него два до зубов вооруженных батальона.

Бой продолжался до ночи. Ночью гитлеровцы в лес не пошли, но и партизанам преградили путь. Командиры приняли дерзкое решение — уйти за Десну, но и там уже укрепились фашисты. Попытка переправиться через Десну не удалась. Тогда, не мешкая, с боями пошли вверх по левому берегу, а потом, оторвавшись от врага, ушли в Елинский лес и дальше умело действовали, но уже в другом, бывшем соединении Попудренко, под другим началом. Сначала мы сердились, сгоряча обвинили Цыбочкина чуть ли не в дезертирстве, а потом все узнали. Волей военных обстоятельств кутузовцы расстались с нами.

Ничего не было слышно и от Андрея Дунаева. И это волновало меня не меньше, потому что происшествия разных войн, то, что называется опытом, приучили меня к постоянной и глубокой разведке, я уже говорил об этом, не грех и повторить. Разведка! Жить, воевать без нее нельзя. Это все равно что ослепнуть. И сейчас я испытывал нечто подобное. Казалось, нет разведчика-командира надежнее Андрея Дунаева, я верил ему. Нельзя было принимать решения наугад, заставлять партизан идти куда-то на авось, требовалось снаряжать новую разведгруппу, но сколько времени потеряно!

Положение соединения, сгруппированного в Кабыжчанском лесу, осложнялось. 1 августа гитлеровцы бросили на нас авиацию — двенадцать бомбардировщиков. Мы маскировались, маневрировали, разводили костры, обманывали врага, изображая лагерь, дважды гитлеровские летчики попадались на эту приманку. Пока попадались… Но как долго будет длиться это «пока»?

Где же Дунаев? Где Андрей? Разведчикам дали рацию, с ними ушла радистка Катя Филиппенко. Но и рация молчала… А ведь помимо всего сердце болело за Дунаева, которого я, прямо скажу, полюбил как боевого товарища. Да такого верного! А рация все молчала…

Седьмое примечание

Кроме рукописи, есть несколько страниц партизанского дневника Михаила Гордеевича. Короткие, вот уж в самом деле скупые строки. Иногда отдельные слова. Записи непостоянные, нерегулярные. Значит, очень часто было не до них… Но в эти дни в каждой записи среди другого хоть слово — о Дунаеве.

«11.7.43. От Дунаева нет сообщений… По рации не могу с ним связаться… Дал указание, чтобы в каждом отряде занялись подготовкой подрывников. Назавтра — совещание всех командиров для разработки плана выполнения приказа Строкача о парализации железных дорог Полтавщины. Значение этого возрастает в связи с боями на Орловско-Курском фронте.

12.7.43. Два дня идет дождь… Особенно заливает наш «аэродром», куда пока еще не сел ни один самолет… Нет сообщений от Дунаева!»

«28.7.43. Уже за Десной… Кабыжчанский лес. Прошли 40 километров за день, устали, а перед нами — река Остер… Берем ее вброд, трудно, болота торфяные. Лошади вязнут. Подошел ко. мне партизан Михаил Сибирский и попросил разрешения устроить переправу. Я, конечно, разрешил… Всё разгрузили, повозки переправляли порожними, теперь и лошади без помощи людей вытаскивали их на другой берег. А грузы переносили на себе в воде выше колена… Усиленно разведывают нас вражеские самолеты. Надо двигаться, но задерживает Дунаев…»

И вот наконец первая весть от разведчиков!

У них, у Дунаева, оказывается, испортилась рация, и ничего не могли поделать. Думали: вот сегодня починят, завтра починят, а не получалось. Ушли же далеко. Дунаев прислал наконец комиссара Степана Шелудько с двумя разведчиками, чтобы доложить: живы, скоро вернемся, а пока задерживаемся, потому что в этом районе — в Ново-Басанском лесу — не все ясно.

Между тем среди наших партизан начались весьма нежелательные, а проще сказать, недопустимые разговоры. Зачем идем на Полтавщину? Там нет леса, сторона степная, негде партизанам прятаться, по-своему воевать. У одного — неосторожное слово, а у другого уже — трусливая фраза. «Вот Цыбочкин и Попов ушли себе в Елинский лес. Молодцы! И нам бы туда…»; «Бомбят, а еще хуже будет!»