Победа над бездной

Дома она долго сидела на диване в одной позе, будто окаменевшая, не замечая ни времени, ни разрывающегося от маминых звонков телефона. Потом ни с того, ни с сего вспомнила про мяту и пошла на кухню.

И тут ее осенило: «Отец! Так это из-за отца!» От этой мысли ее обсыпало жаром, сердце бешено заколотилось. «Он же продал этому уроду… фиктивная продажа, на бумаге… ведь одна семья…»

Дрожащими руками и плохо понимая, что делает, Соня неожиданно для себя набрала номер мужа:

– Скажи, зачем ты женился на мне?

– Дорогая моя, я всегда достигаю своих целей. Что здесь неясного?

– Боишься сказать правду, трус?

– Да нет. Теперь уже нет смысла молчать. Я получил то, что мне было необходимо. А ты – обычное средство или ступенька, назови это как угодно… Конечно, очень сожалею, что так произошло. Я был не в курсе, что Инна послала тебе фото. Но она беременная. Ты ведь не знаешь, как это отражается на женском организме, а у нее сейчас обостренная впечатлительность и повышенная раздражительность.

– Почему же не предлагаешь мне развод?

– Да просто не успел еще, некогда было, дел невпроворот.

– Значит, на молоденьких потянуло, ублюдок?

– Не ори, дура! У нас с Инной будут дети, и расти они должны в достатке и спокойствии… Ты меня поражаешь! Неужели ты думала, что меня интересует самовлюбленная истеричка, лишившая себя детей?

У Сони перехватило дыхание, и она с размаху кинула телефон в стену:

– Урод! Сволочь! Я тебя проклинаю, мразь! Проклинаю!

Она вспомнила про алкогольную витрину, открыла первую попавшуюся под руки бутылку с сухим джином, налила стакан и залпом выпила половину.

Дышать стало легче и она подумала: «Игорь бы никогда… За всю жизнь ни одного дурного слова. Всё в себе… Настоящий мужик!»

Соня включила любимого Моцарта и допила стакан до конца. «Игорь… Что с ним теперь? Я же банально предала его. Прости… прости меня, если сможешь!»

Она долго слушала музыку, обливаясь слезами и вспоминая сон, который видела перед отъездом Игоря:

– Монашка… Она сказала мне: «Молись»! Вóт как надо было жить: терпеть и молиться! И не бросать Игоря.

И вдруг сама ответила вслух:

– Жить? То есть я должна была молиться и терпеть нечеловеческий ужас? Нет, это значит не «жить», это значит «умирать»!

На что сразу же возразила себе: – А теперь? Разве так лучше?

С невероятным спокойствием она достала свои успокаивающие таблетки, высыпала на стол целую горсть, потом подумала, добавила еще и запила джином.

«А с Игорем я могла бы жить!» – это стало ее последней мыслью.

Вскоре, не дождавшись ответа дочери на многочисленные звонки, приехала взволнованная Ирина Васильевна.

Она вызвала скорую, которая смогла лишь зафиксировать смерть; потом позвонила мужу; во время разговора ей стало плохо. Та же скорая отвезла ее в больницу, где врачи успели спасти пожилую женщину после перенесенного обширного инфаркта.

Игорь так никогда и не узнал о трагедии. Он продолжал любить Соню и отчаянно тосковал по ней.

Глава 33. Он стал бы самым дорогим

На следующее утро около восьми часов Сгорин уже был в клинике в ожидании очередных осмотра и лечения. Обычно в такие дни он возвращался домой совсем поздно, хотя нередко случалось, что приходилось оставаться под наблюдением всю ночь. Так было и на этот раз.

Игорь спал уже несколько часов. В проколотой на руке вене была закреплена игла, через которую очень медленно, капля за каплей, в кровь поступала прозрачная жидкость.

То ли во сне, то ли наяву он увидел красивую старинную церковь, с толстыми кирпичными сводами, на высокой колокольне которой под неистовыми порывами ледяного ветра бил в колокол звонарь. Молодой и худощавый, на огромной высоте он казался летящим духом, а не плотью.

Пронизывающий до последней клетки ветер мгновенно вступал в оркестр с протяжным колокольным звоном, тревожно взывающим к промерзлой земле и омертвевшим душам. Звон разносился так далеко, что уходил в поля, покрытые рыхлым мартовским снегом, потом распространялся все дальше, поднимался ввысь и, перемешавшись с облаками, замирал, обретая среди них вечное пристанище.

По дорожке к храму торопливо шла женщина, вид у нее был обеспокоенный и уставший. Она остановилась перед входом, поклонилась и стала подниматься по лестнице, как вдруг сильно потемнело, будто день сменился ночью…

В большой церкви, торжественно наполненной ароматом ладана, молодая женщина несмело направилась к церковной лавке, старательно пристраивая к голове платок. Там она купила три свечи и, поставив их к разным иконам, молилась долго и вдохновенно, роняя на платок слезы. Губы ее что-то беззвучно шептали; время от времени она тяжело вздыхала, задумываясь на миг, потом снова молилась…

Неожиданно среди тишины раздался звук от неловко захлопнувшейся деревянной дверцы: женщина, работавшая в церковной лавке, погасила лампу и собралась уходить. Служба закончилась.

Тогда стоявшая перед иконой перекрестилась и с неутешной горечью едва слышно выдохнула: «Прости меня, Господи!» Поклонилась и поспешно вышла из храма.