Победить Наполеона. Отечественная война 1812 года

«Французские солдаты… изумлялись тому, что так много врагов было перебито, так много было ранено и так мало пленных. Не было даже восьмисот! – вспоминал Сегюр (именно его воспоминаниями преимущественно пользовался создатель «Войны и мира»). – Обыкновенно по числу этих последних и определялся успех. Убитые свидетельствовали скорее о храбрости побеждённых, чем о нашей победе. Если остальные могли отступить в таком порядке, гордые и не упавшие духом, то какая польза была в том, что поле битвы осталось в наших руках».

Наполеон обращается к своей армии накануне наступления Эдуард Детайль. «Наполеон проводит смотр гвардии в 1812 г.»

Действительно, осталось. Хотя поздно вечером Наполеон приказал своим войскам отойти на первоначальные позиции. Но утром французы увидели: русских на поле боя нет, они отступили в направлении Москвы… Оба полководца приписали победу себе. На самом деле вопрос «Кто победил?» остался неразрешённым…

Уже в изгнании Наполеон признавал: «Из всех моих сражений самое ужасное то, которое я дал под Москвою. Французы в нём показали себя достойными одержать победу, а русские стяжали право быть непобедимыми».

Да, показали, да, стяжали. Но какой чудовищной ценой! Русская армия потеряла убитыми и ранеными пятьдесят тысяч солдат и офицеров, французская – тридцать пять тысяч. По другим источникам – соотношение сорок пять к сорока… Очевидно одно: земля Бородинского поля пропитана кровью. Эту землю почитали без малого двести лет. Ставили памятники погибшим. В том числе и мёртвым Великой армии.

Свидетельство отзывчивости русской души…

В двадцатые-тридцатые годы прошлого века под лозунгом «Довольно хранить наследие рабского прошлого» многие памятники были снесены или искалечены (об участи гробницы князя Багратиона я писала). В октябре 1941 года Бородинскому полю снова суждено было задержать рвавшиеся к Москве войска, на этот раз – фашистские. После войны – Великой Отечественной – всё разрушенное восстановили, тщательно и любовно.

Но пришло новое время. Для новых русских эта пропитанная кровью земля – не святыня. Она – престижное место для строительства загородных особняков. И строят. А другие – терпят. Это – один из самых страшных симптомов болезни, именуемой нравственной деградацией. Не отдельных вырожденцев – всего общества.

Французы в Москве

«Москва должна была служить для русского воина тем же, чем могила для каждого смертного, за Москвой был уже другой мир», – писал через много лет после Отечественной войны принц Евгений Вюртембергский, генерал от инфантерии, командовавший при Бородине кавалерийской дивизией. Наверное, никому не удалось так точно и с такой непреходящей горечью облечь в слова то, что чувствовали все русские воины, от солдата до генерала…

«Осмеливаюсь всеподданнейше донести Вам, Всемилостивейший Государь, что вступление неприятеля в Москву не есть ещё покорение России… Хотя я и не отвергаю того, чтобы занятие столицы не было раною чувствительнейшею, но, не колеблясь между сим происшествием и теми событиями, могущими последовать в пользу нашу с сохранением армии, я принимаю теперь в операцию со всеми силами линию, посредством которой, начиная с дорог Тульской и Калужской, партиями моими буду пересекать всю линию неприятельскую, растянутую от Смоленска до Москвы, и тем самым, отвращая всякое пособие, которое бы неприятельская армия с тылу своего иметь могла, и, обратив на себя внимание неприятеля, надеюсь принудить его оставить Москву и переменить всю свою операционную линию». Конечно, можно было бы изложить сказанное в этом письме кратко и доступно: мол, намереваюсь отрезать неприятеля от всех источников снабжения и тем заставить его уйти из Москвы и отказаться от всех своих планов. Но стиль Кутузова – стиль времени – позволяет почувствовать это самое время лучше, чем любой пересказ, хоть самый простой, хоть самый изысканный.