Победить Наполеона. Отечественная война 1812 года

Александр узнал о случившемся ещё накануне вечером, из сообщения Ростопчина. За одну ночь белокурый красавец поседел. Но – и это для многих, его знавших, стало неожиданностью – сломлен не был. Через несколько дней написал Бернадоту: «Ныне, более чем когда-либо, я и народ, во главе которого имею честь находиться, решились стоять твёрдо и скорее погрести себя под развалинами империи, нежели мириться с Аттилою новейших времён».

Создаётся впечатление, что Наполеон, ступив на русскую землю, начал стремительно терять своё моральное могущество, Александру же, напротив, Россия, во главе которой поставила его судьба, давала ту внутреннюю опору, ту силу, которой ему раньше недоставало.

Но почему же Кутузов так медлил с докладом государю о происшедшем? Пренебрегал? Едва ли. Он – опытный царедворец. Испытывать пренебрежение, конечно, мог. Кто не может? Но проявить? Никогда. Это Суворов мог. Кутузов – другой. Думаю, он просто боялся. Не царского гнева, нет. Боялся, что царь своей волей запретит ему выполнить тот единственный план, который вёл к победе. Знал, император амбициозен сверх меры, но в военном деле – полный профан. Имел несчастье убедиться в этом на собственном опыте при Аустерлице. Впрочем, это только предположение. Не исключаю, что главнокомандующему было просто не до Александра, когда решалась судьба Отечества (он ведь не Аракчеев).

И в самом деле, до императора ли, просидевшего всю войну в безопасном Зимнем дворце, когда кругом гибнут люди, когда на мольбы: «Ради Бога, прошу помощи скорейшей!» отвечают пустыми обещаниями; когда, отступая к Можайску, отдаёшь приказ: «Мы дадим ему конечный удар. Для сего войска наши идут навстречу свежим войскам, пылающим тем же рвением сразиться с неприятелем», а никаких свежих войск нет; и приходится свой приказ отменять, а подчинённым остаётся думать, что ты лжец, выживший из ума старик, что тебе нет дела до Отечества.

Кутузов не лукавил, когда обещал на самых подступах к Москве дать ещё одно, решающее сражение. Но это было невозможно без свежих сил. Ему обещали. И тут случилось такое, за что уже не Барклая, а Александра Павловича Романова впору было заподозрить в предательстве. Пока войска Кутузова сражались на Бородинском поле и потом, когда фельдмаршал готовил армию ко второму сражению, император (лично!) отменил все распоряжения главнокомандующего о присылке резервных полков и предписал новые полки, сформированные в Тамбове и Воронеже из рекрутов призыва 1812 года, направить не к Москве, а к Владимиру и Ярославлю. Более того, уже идущие к Кутузову отряды были остановлены и направлены в Тверь и Псков. Если бы не эти, мягко говоря, странные распоряжения, у Кутузова собралась бы более чем двухсоттысячная армия против ста двадцати – ста тридцати тысяч солдат Наполеона…

А теперь именно Кутузову пришлось брать на себя страшное решение: сдать Москву. Спасибо ещё, что не все генералы его за это решение презирают и ненавидят. Спасибо, что Барклай поддержал. Вообще-то это ведь его стратегия… По справедливости-то и тернии, и лавры – его. Но кто её видел, справедливость…

Кутузов один знал, чего ему стоило на военном совете в пригородной деревеньке Фили, принадлежавшей Дмитрию Львовичу Нарышкину (мужу любовницы императора Александра), спокойно произнести слова, которые навсегда останутся в русской истории: «С потерянием Москвы не потеряна ещё Россия… самим уступлением Москвы приготовили мы гибель неприятелю» (кстати, говорил главнокомандующий по-французски, как и все, присутствовавшие на совете в Филях). Был приглашён на совет и Дмитрий Сергеевич Дохтуров, генерал от инфантерии, командующий шестым пехотным корпусом в Первой Западной армии. Вот что писал он жене через сутки после исторического совета: «Какой стыд для русских покинуть отчизну без малейшего ружейного выстрела и без боя. Я взбешён, но что же делать? Следует покориться, потому что над нами, по-видимому, тяготеет кара Божья. Не могу думать иначе. Не проиграв сражения, мы отступили до этого места без малейшего сопротивления. Какой позор!..» Отношение Дохтурова к сдаче Москвы разделяло большинство русских воинов, от солдата до генерала. Но приказ есть приказ.

Дмитрий Сергеевич Дохтуров А. Осипов. «Портрет Д. С. Дохтурова», гравюра пунктиром