Победить Наполеона. Отечественная война 1812 года

Можно ли сказать лучше Пушкина? В этих коротких строчках – всё: и точное описание событий, и настроение, и оценка личности захватчика, и – два характера: Москвы (России) и Наполеона.

Москва, действительно, готовила пожар. Владимир Федосеевич Раевский, будущий декабрист, вспоминал: «Я проходил Москву в арьергарде Милорадовича и в ту же ночь видел её в пламени». Вторил ему и ординарец Кутузова Иван Романович Дрейлинг: «Мы увидели громадные столбы дыма, а вслед за этим целое море огня. Москва пылала, объятая пламенем со всех сторон».

Секретарь Наполеона барон де Меневаль писал, что сразу после въезда императора в Кремль вспыхнул Китай-город, а вскоре Москва «превратилась в одну громадную печь, из которой к небесам вырывалась масса огня».

Бургонь зафиксировал время: «Час спустя после нашего прибытия начался пожар» (французы вошли в город около пяти часов вечера).

Начало пожаров отметили почти все мемуаристы. Но никто не мог даже вообразить масштабов наступающей трагедии. Французы, мнившие себя победителями, тушить пожары и не думали, они развлекались, как могли. Бургонь вспоминал, что когда стемнело, гвардия была уже не похожа на самоё себя: «Наши солдаты были одеты кто калмыком, кто казаком, кто татарином, персиянином или турком, а другие щеголяли в дорогих мехах… Некоторые нарядились в придворные костюмы во французском вкусе, со шпагами при бедре, с блестящими, как алмазы, стальными рукоятями».

Таким был результат первого «рейда» наполеоновского войска по домам и подвалам. Едва ли всё это москвичи щедро подарили незваным гостям. А между тем перед вступлением в город войскам было строжайше приказано обращаться с обывателями ласково, не обижать и не грабить. Похоже, армия, славившаяся железной дисциплиной, становилась неуправляемой. Первый день в Москве, начавшись грабежами, закончился грандиозной попойкой…

Правда, грабили ещё до прихода французов. Николай Николаевич Муравьёв, в те времена юный прапорщик, потом – генерал (за взятие крепости Карс во время Крымской войны он получит почётную приставку к фамилии и будет зваться Муравьёвым-Карским) вспоминал: «Город наполнялся вооружёнными пьяными крестьянами и дворовыми людьми, которые, более помышляя о грабеже, чем о защите столицы, стали разбивать кабаки и зажигать дома».

Некоторое время спустя назначенный генерал-интендантом Москвы Варфоломей Лессепс (замечу, этот человек не только знал Россию, он её любил и принимал участие в походе против воли, исключительно из верности присяге) издал «Воззвание французского командования к жителям Москвы», в котором заявлял: «Жители Москвы! Несчастия ваши жестоки, но Его Величество Император и Король хочет прекратить течение оных… живите как братья с нашими солдатами, дайте взаимно друг другу помощь и покровительство, соединитесь, чтобы опровергнуть намерения зломыслящих… и скоро ваши слезы течь перестанут». Но братские отношения едва ли были возможны.

А вот прибегнуть к помощи французов кое-кому пришлось. Один из таких – Иван Акинфиевич Тутолмин, который в чине действительного статского советника (приравнивался к воинскому званию генерал-майора) служил главным смотрителем Воспитательного дома, основанного ещё Екатериной Великой. Вдовствующая императрица Мария Фёдоровна, покровительствовавшая подобным заведениям, приказала вывезти всех воспитанников в Казань. Но приказывать из Петербурга легко. В доме оставалось ещё больше трёхсот детей. Тутолмин остался с ними. Увидев начавшиеся грабежи и пожары, он явился к тогдашнему губернатору Москвы графу Антуану Жану Огюсту Дюронелю с просьбой предоставить сиротам охрану.

Уже после того, как французы покинули Москву, Тутолмин писал сенатору Николаю Ивановичу Баранову, почётному опекуну московского Воспитательного дома: «Войска наши кабаки разбили, народ мой перепился. Куда ни сунусь – всё пьяно: караульщики, рабочие, мужчины и женщины натаскали вина вёдрами, горшками и кувшинами. Принуждён был в квартирах обыскивать – найдя, вино лил, а их бил, приведя в некоторый порядок. А неприятель уже в городе…»

Дальше Тутолмин пишет, как просил покровительства у графа Дюронеля, как тот немедленно отрядил для охраны сирот двенадцать конных жандармов с офицером; как вскорости приехал в Воспитательный дом статс-секретарь Делорн и пригласил к Наполеону.

Рассказ о встрече с императором французов привожу полностью: «Приехали в Кремль, он ввёл меня в гостиную подле большой тронной. Тут много армейских и штатских, все заняты. Не более чем через десять минут отворил Делорн двери. “Пожалуйте к императору”. Я вошёл, Делорн показал: “Вот государь. Он стоит между колонн у камина”. Я приблизился большими шагами, не доходя в десяти шагах, сделал ему низкий поклон. Он с места подошёл ко мне и стал от меня в одном шаге. Я зачал его благодарить за милость караула и за спасение дома. Он мне отвечал: “Намерение моё было сделать для всего города то, что теперь только могу сделать для одного вашего заведения. Скажите мне, кто причиною зажигательства Москвы?” На сие я сказал: “Государь! Может быть, начально зажигали русские, а впоследствии – французские войска”. На то сердито отозвался: “Неправда, я ежечасно получаю рапорты, что зажигатели – русские, да и сами пойманные на самом деле показывают достаточно, откуда происходят варварские повеления чинить таковые ужасы. Я бы желал поступить с вашим городом так, как поступил с Веною и Берлином, которые и поныне не разрушены. Но россияне, оставивши сей город почти пустым, сделали беспримерное дело. Они сами хотели предать пламени свою столицу, и чтобы причинить мне временное зло, разрушили создание многих веков. Я могу оставить сей город, и весь вред, самим себе причинённый, останется невозвратным. Внушите об этом императору Александру, которому, без сомнения, неизвестны такие злодеяния. Я никогда подобным образом не воевал, воины мои умеют сражаться, но не жгут. От самого Смоленска до Москвы я больше ничего не находил, как один пепел”».