Победить Наполеона. Отечественная война 1812 года

Трудно не согласиться: главной или уж наверняка одной из главных причин, заставивших Наполеона уйти из Москвы, а значит, и одной из причин гибели Великой армии стал пожар. Отношение к нему и к тем, кто его затеял, неоднократно менялось. Поначалу поджоги считали подвигом: мол, пусть лучше сгорит, чем достанется врагу. Потом, когда москвичи вернулись на пепелище и увидели, что оказались бездомными, стали негодовать и против тех, кто сдал Москву, и против тех, кто сжёг город.

Через месяц после сдачи Москвы Александр Яковлевич Булгаков, в то время – личный секретарь Ростопчина, писал Александру Ивановичу Тургеневу: «Несчастная Москва… горе тому, кто отдал её. Велик его ответ перед Богом, перед Отечеством и потомками. Сто тысяч солдат можно набрать, но того, что потеряно в Москве, того помещикам никакая сила земная возвратить не может, не говорю о пятне, которое на нас падёт и которое одним только совершенным разбитием, истреблением врагов загладиться может. Не оправдал Кутузов всеобщих ожиданий, но дело не потеряно… ты не можешь сделать себе понятие о страшных опустошениях и насилиях, делаемых каннибалами в несчастной Москве».

Но о самом страшном, что случилось в сожжённом городе, упоминают нечасто и почти всегда как-то невнятно. Имею в виду сгоревших в московских пожарах русских раненых, героев Бородина и других не таких знаменитых, но не менее ожесточённых сражений. Сколько их оставалось в Москве? Наполеон в своих бюллетенях утверждал, что тридцать тысяч.

Николай Николаевич Муравьёв писал: «В госпиталях было до двадцати пяти тысяч больных и раненых, из коих часть сгорела в общем пожаре города». Часть – это сколько? Нет ответа…

У Алексея Петровича Ермолова другие данные: «Кутузов… приказал… отовсюду свозить их [23] в Москву. Их было до двадцати шести тысяч человек. В последнюю ночь я послал к коменданту, чтобы он объявил раненым, что мы оставляем Москву и чтобы те, кто был в силах, удалились. Не на чем было вывезти их… и следствием неблагоразумного приказания Кутузова было то, что не менее десяти тысяч человек осталось в Москве».

А вот цифра из воспоминаний графа Ростопчина: две тысячи… Оно и понятно: он пытается оправдаться. Ведь в трагедии вина не только главнокомандующего, но и его, военного губернатора, тоже. Но пусть даже не двадцать, не десять, а «всего» две тысячи сгоревших по твоей вине… Как с этим жить?

А вина Ростопчина сомнений уже давно не вызывает. Хотя долгое время в поджогах пытались обвинять французов. Но есть документы, которые оспорить невозможно. 12 августа Ростопчин писал Багратиону (они были друзьями): «Я не могу себе представить, чтобы неприятель мог придти в Москву… народ здешний по верности к государю и любви к отечеству решительно умрёт у стен московских. А если Бог ему не поможет в его благом предприятии, то, следуя русскому правилу: не доставайся злодею, обратит город в пепел, и Наполеон получит вместо добычи место, где была столица. О сём недурно и ему дать знать, чтобы он не считал на миллионы и магазейны хлеба, ибо он найдёт уголь и золу».

Добавлю к этому: перед смертью Багратион написал Ростопчину записку: «Прощай, мой почтенный друг. Я больше не увижу тебя. Я умру не от раны моей, а от Москвы».

Потомки будут долго и ожесточённо спорить, кто же решил сжечь Москву. Для современников это вопросом не было. «Ростопчин постоянно устраивает новые поджоги; остановится пожар на правой стороне – увидите его на левой в двадцати местах, – писал военный чиновник наполеоновской армии Анри Бейль. – Этот Ростопчин или негодяй, или Римлянин». Через годы, став уже одним из самых прославленных французских писателей, взявши псевдоним Стендаль, он напишет, что в России увидел «патриотизм и настоящее величие» и был поражен, что «деспотизм русского самодержавия совсем не принизил народ духовно».

А другой будущий знаменитый литератор, русский – Денис Давыдов – вспоминал: «Граф Ростопчин сказал: “Лишь только вы её (Москву) оставите, она, по моему распоряжению, запылает позади вас”».

Пожар Москвы А. Ф. Смирнов. «Пожар Москвы»