Дочь князя Александра Михайловича Белосельского-Белозерского, одного из самых просвещённых и всесторонне одарённых людей своего времени, незаурядного литератора, глубокого знатока искусств, к тому же редкого красавца (его называли «московским Аполлоном»), воспитание получила блестящее. Именно отец, которого она обожала (матери лишилась, когда ей было всего три года), разбудил в ней интерес к истории, литературе и музыке, нанял лучших итальянских учителей, которые отшлифовали, довели до совершенства её чарующее контральто.
Любопытно, что князь Белосельский, человек баснословно богатый, аристократ, родословная которого уравнивала его с самыми титулованными вельможами Европы, который должен бы стать врагом французской революции и Наполеона, оказался одним из немногих людей своего круга, кто отдавал должное и некоторым деяниям революции, и личности Наполеона, называя того «душой, оком и дланью нации».
Так что Зинаиде Александровне было от кого унаследовать независимость суждений и поведения. Ту независимость, которая восхищала и делала её преданными друзьями и поклонниками Жуковского и Гоголя, Мицкевича и Бруни, Брюллова и Кипренского, Глинку, Россини, Баратынского, Козлова. Она была замечательной женщиной и достойна подробнейшего рассказа, но сейчас речь исключительно о её отношениях с Александром I.
Замуж она вышла за вполне достойного, но, к сожалению, нелюбимого человека, князя Никиту Григорьевича Волконского, флигель-адъютанта императора, и по протоколу обязана была присутствовать на всех придворных балах и церемониях. Тут-то на двадцатилетнюю красавицу и обратил внимание неотразимый Александр Павлович. Для него она стала одной из многих, он для неё – единственным (во всяком случае, до конца его жизни). Да, она знала, он женат, мало того, была фрейлиной императрицы и, скорее всего, отдавала должное этой прекрасной женщине, но считала её старой для любви (Елизавете Алексеевне было в начале романа её мужа с Зинаидой Волконской тридцать лет).
Да, она знала, у государя уже много лет есть постоянная возлюбленная, но верила, что сумеет победить соперницу: раз он не хранит верность Нарышкиной, значит – не любит… А в неё – была уверена – влюблён всем сердцем. Какие записки он пишет! «Верьте, княгиня, в мою привязанность до конца жизни!» «Более чем когда-нибудь прошу Вас считать меня навеки… Вашим…» «Ко всем желаниям успехов нашим войскам я присоединяю ещё искреннее желание, чтобы они доставили мне счастье скорее видеть Вас… Благоволите пока сохранить мне место в Вашей памяти, коей я столь дорожу…» И это – с поля боя! Как можно усомниться в искренности его слов?! Она и не сомневалась. Подтверждение тому – рождение сына. Но мальчик умер в младенчестве. Александру фатально не везло с детьми.
На Венском конгрессе Зинаида блистала. Но на душе у неё было тревожно: он, её любимый, принадлежит всем! Все эти женщины и мужчины, делающие вид, что преклоняются перед ним, что обожают… Они отнимают его у неё! Она пытается затмить других не только красотой – впервые выступает как певица. Восторг окружающих не знает границ. А любимого это, как ни странно, раздражает. Может быть, он не хочет делить всеобщее восхищённое поклонение ни с кем, даже с ней? Ей не дано этого понять. Он вынужден объяснить: «Столь возвышенная и превосходная душа казалась мне не подходящей ко всей этой суетности [37] , и я считал её жалкой пищей для неё. Искренняя моя привязанность к Вам, такая долголетняя [38] , заставляла меня сожалеть о времени, которое Вы теряете на занятия, по моему мнению, так мало достойные Вашего участия. Вот, княгиня, самое откровенное изложение моих жалоб». Это стало концом. И началом её страданий, длившихся почти десять лет.
Последнее свидание было невыносимо печальным. Она, уже не надеясь, не веря, произнесла слова из своего любимого Ламартина: «О, говори мне, говори… всё, что исходит из уст твоих, подобно музыке, которая меня бесконечно трогает!» Он не сказал ни слова…
Любопытное свойство, мне кажется, было у Александра Павловича: женщины-личности вызывали у него отторжение. Так было с Елизаветой Алексеевной, так же случилось и с Зинаидой Александровной. Единственное исключение – сестра Екатерина Павловна. Похоже, в любовных отношениях он предпочитал дам, не слишком обременённых интеллектом. Может быть, был и прав…