Победить Наполеона. Отечественная война 1812 года

Правда, однажды, согласившись принять итальянского предпринимателя, буквально прорвавшегося на остров ради того, чтобы увидеть своего кумира, Наполеон неожиданно для приближённых «перешел на политические темы и совершенно вскользь заговорил об Александре Первом. Рассказал, к слову, как в 1807 году царь просил его пожаловать высокую награду генералу Беннигсену и как он отказался наградить русского главнокомандующего, ибо ему было противно, что сын просит награды для убийцы своего отца. Описал, как Александр изменился в лице, поняв из прозрачного намека причину отказа. Сказал, что необычайно забавен в роли блюстителя мировой нравственности человек, подославший к своему отцу убийц, подкупленных на английские деньги. Сказал, что хорош монарх, который предоставил извергу Аракчееву сорокамиллионный народ; предал Сперанского, единственного государственного человека страны, за недостаточно высокое мнение об его, Александра, умственных способностях, а сам со старыми немками читает псалмы. Сказал, что Россия рано или поздно потеряет Польшу, что она вряд ли удержит Финляндию и никогда не получит Константинополя. Сказал, что все другие завоевания царей не стоят медного гроша и что даже сама Россия рано или поздно пойдет к чёрту по вине какого-нибудь сумасшедшего деспота. Сказал, что многомиллионная стихия невежественных русских народов может представить собой грозную опасность для всего мира и что Европа будет республиканской…» Похоже, дар провидения его не оставил.

Но это – всего лишь один разговор, одно настроение. А вот о «неизменном правиле русских: “Великодушие и деликатность относительно побеждённого врага”» он говорил не раз и с неизменным уважением.

Так ли это? Кто знает… Но с большой долей уверенности можно предположить, что, отдайся он в руки русских, ему не пришлось бы претерпеть столько лишений и унижений, сколько выпало на его долю в плену у англичан.

Он был уверен, что англичане делают всё, чтобы приблизить его смерть. Знал, что конец близок. Говорил Лас-Казу и врачам: «Природа наградила меня двумя способностями для истинного долголетия: спать в любое время суток и не излишествовать в еде и питье. Вода, воздух и чистота – главные лекарства в моей аптеке. У меня железное здоровье хорошего солдата. И всё-таки… всё-таки я скоро умру».

«Не пройдет года, как вы по мне будете носить траур», – вспоминал его слова Монтолон. Когда ему возражали, он смотрел с иронией: «Разве можете вы сомневаться, что наш смертный час предопределён».

Полтора года врачи боролись с болезнью (рядом с Наполеоном кроме Антоммарки был ещё доктор Арно, единственный английский врач, которому он доверял). Уже задолго до рокового исхода они знали, что все их усилия бесполезны: были убеждены, у их пациента рак желудка, та самая болезнь, от которой умер его отец, Карло Буонапарте. Наполеон был трудным больным: он отказывался лечиться, да ещё подшучивал над своей болезнью: «Рак – это Ватерлоо, вошедшее внутрь».

Верил ли, что у него рак? Возможно, верил, хотя был убеждён, что вызвали страшную болезнь условия жизни, созданные англичанами. Но постепенно в нём крепло убеждение, что англичане его отравляют, что его ждёт медленная смерть от умело дозированного яда.

Об этом свидетельствует рассказ Франческо Антоммарки, в присутствии которого Наполеон продиктовал своему гофмаршалу: «Я сам предался английскому народу; я просил честного гостеприимства, а мне ответили темницей в противность всех прав, существующих в мире. Не такой приём получил бы я от императора Александра; император Франц принял бы меня с уважением; даже король прусский показал бы своё великодушие. Но Англия обманула меня. Ваши министры выбрали эту страшную скалу, на которой жизнь всякого европейца истощается за шесть месяцев или ещё менее; и на ней-то вы замучили меня до смерти… Вы убивали меня медленно, помаленьку, с злоумышлением, а бесчестный Гудсон служил исполнителем гибельных повелений ваших министров… умирая на этом страшном утесе, лишенный родных и всего для меня необходимого, я завещаю Англии стыд и поношение моей смерти».

Это было одно его завещание. Другое он написал задолго до того, как боли стали непереносимыми. Это подробный многостраничный документ. Вот лишь некоторые его пункты.

«Я желаю, чтобы пепел мой покоился на берегах Сены, среди французского народа, так любимого мною.

Мой девиз: “Всё для французского народа”.

Я умираю преждевременно, убитый английской олигархией и её палачом.

Два столь несчастных исхода вторжения во Францию, когда у неё ещё было столько ресурсов, произошли из-за измены Мармона, Ожеро, Талейрана и Ла Файетта. Я им прощаю; пусть им простит потомство Франции!

Я завещаю половину своего личного имущества офицерам и солдатам французской армии, оставшимся в живых, тем, кто сражался с 1792 года по 1815 год для славы и независимости нации.

Другую половину я завещаю городам и деревням Эльзаса, Лоррена, Франш-Комте, Бургони, островам Франции, Шампани, Дофине, пострадавшим при первом или втором нашествии…»