Совершенно не хочу включать телефон, без него как-то спокойнее. В планах на сегодня — составить вопросы куратору, еще раз пробежаться по новым дисциплинам…
Дзынь, дзынь… Я даже не поняла сначала, откуда идет звук. Явно изнутри квартиры.
Телефон. Домашний. Старый допотопный аппарат я видела около дивана, там и оставила еще после самой первой здесь уборки. А теперь он звонит.
— Я уж решил, тебя дома нет. — Веселый и наглый, но очень трезвый голос врывается в тишину квартиры. — Мобилку почини. Или давай я тебе новую куплю.
— Саш, тебе чего? — Я даже не особо удивляюсь, что он знает домашний номер этой квартиры. — Тебя уже отпустили?
— В смысле отпустили?
— Прекрасные девы, с которыми ты пил вчера до ус… приятно проводил время.
— Значит, я тебе точно звонил, — после небольшой паузы произносит Морозов. — Видел исходящий, и даже вроде как разговор должен был быть… Вик?
— А?
— Зачем я тебе звонил?
Будь он рядом, дала бы чем-нибудь тяжелым по голове — может, вспомнил бы.
— Ты не сказал. А сейчас зачем?
— Ты ведь дома. Выгляни в окно. — Выглядываю: белое покрывало снега, черный танк Морозова, сам Морозов и елка рядом. Живая, высотой почти с бугая. — Нравится?
— Нравится, — медленно говорю я, пытаясь справиться с потрясением. — Морозов, ты обалдел? Я думала, это был пьяный бред…
— А-а-а! Значит, я тебе вчера говорил? — Довольный, как ребенок.
— Обещал, что поедем вместе выбирать.
— Этого не помню, — заявляет Морозов. — Ну, я понес. Открывай дверь!
Куда понес?! Да она в дверь не пройдет, а если и пройдет, куда ее тут ставить? Шкаф хоть и выбросили, хлам разобрали, но все равно комната-то маленькая.
В домофон не звонил, зато сразу стал ломиться в дверь.
— Вик!
В квартиру врывается запах Нового года. Запах детства. Елка и правда огромная. Пока в сетке, ветки очень аккуратно сложены, явно не с обычного елочного базара Морозов ее притащил.
— Так… отойди в сторону, еще дальше… — Он проходит мимо меня, на полу остается тонкий шлейф из опавших иголок. Привыкай, Вика. Сама впустила Морозова в огород! — Вот сюда, нормально?
— Ненормально. Все ненормально. Я не просила елки. Тем более живой. — Спокойно, Вика, он не со зла. — Саш, я против того, чтобы рубили живые елки ради того, чтобы потом через неделю выкинуть.
— Ты че, еще и «зеленая»? — Морозов непонимающе смотрит на меня, а потом выдает: — Ну ты как в танке, Вик! Это ж все управляемый процесс: на место вырубленных елок сажают новые. Экосистема планеты не пострадает. У тебя газеты есть? Постелить бы…
Газет не оказалось, зато на антресоли завалялся старый рулон обоев. Помню, как решила его не выбрасывать. Видимо, чувствовала, что пригодится.
— Вот так… держи… еще… Сейчас встанет как надо…
Морозов уже минут десять как пытается вставить ствол дерева в подставку для елки.
Пальцы уже все исколоты, на локтях есть несколько царапин, на футболке, шортах, даже в волосах иголки. Про пол я молчу. Хвойный запах заполнил собой всю квартиру. Мне кажется, что в комнате исчезло все, кроме этой елки и Морозова.
— Ну вот, другое дело. А папа твой где, кстати?
Вот папа обрадуется, когда вернется! Особенно узнав, кто елку притарабанил.
— У него дела.
Рассказывать про папину внезапную работу накануне Нового года совершенно не хочется. Особенно Морозову. Наверняка все доложит маме.
— Ну, раз дела, значит, давай сами елку наряжать. Только сетку сначала снимем.
Ветки распрямляются довольно быстро. Я и правда не фанат живых деревьев на Новый год, хотя в детстве их очень любила. Эту елку будет особенно жаль выбрасывать.
— Как притащил елку, так же и выбрасывать будешь. Понял?
— Понял. Игрушки новогодние тащи.
— Какие игрушки? Морозов! Я сюда только переехала! Мне не до игрушек было! Это ты все играешь, наиграться не можешь.
Он смотрит на меня пристально, чуть сощурив глаза. Злится и, похоже, вот-вот перестанет изображать хорошего парня.
— У меня уже спортивный интерес, Вика. Ты когда-нибудь и чем-нибудь бываешь довольной? Ты радоваться просто умеешь?
— Я не просила тебя приезжать. И привозить елку. И напиваться. И звонить мне ночью. И с девк… проехали. Забей.
Ухожу на кухню за веником: весь пол в комнате усыпан иголками. К тому же просто не хочу видеть злобного Морозова.
— Ревнуешь? — раздается прямо под ухом. — Зря. Я свободен. Честно.
— Ты всегда свободен, Саш. И дурой будет та, которая посчитает, что это не так. И нет, я не ревную.
— Правда?
— Правда.
Он недоверчиво хмыкает, забирает из рук совок с веником и уходит из кухни. Не хочу идти за ним. Перед глазами фотки пьяного бугая в обнимку с Изосимовой и еще какими-то девками в «Инсте». И это только то, что я видела до трех ночи. Хорошо они повеселились. Даже странно, что Морозов совсем не помятый.
— Все чисто. Никаких иголок. — Бугай аккуратно высыпает мусор в ведро. — Сама посмотри.
— Спасибо.
— Новый год, кстати, здесь будешь отмечать?
Морозов никогда не скрывал своего презрения к этой квартире. Вот и сейчас обводит стены таким взглядом, словно здесь совсем нельзя жить.
— Возможно. Не знаю пока.
— Поехали со мной на Красную площадь! Будет круто.