Победители

По весне 1943 года Иван затосковал. После Курской дуги немцев погнали восвояси. Иван усиленно занимался гимнастикой. В сентябре 1943 года пришел в райвоенкомат. Военком объявил: за бой у высоты 237, за выполнение задачи командования лейтенанту Агафонову присвоено звание «старший лейтенант» и он представлен к ордену боевого Красного Знамени, Иван стал проситься на фронт. Врачи отговаривали. Написал письмо областному военкому. Пришло разрешение – в нестроевую часть. По пути, в поезде, случайно встретил своего бывшего командира дивизии. Генерал Печенкин узнал Ивана по рыжему вихрастому чубу. Затащил в свое купе, стал расспрашивать, сказал о наградах. Иван ответил, что знает: сообщил в военкомате. Генерал Печенкин был в Ставке Верховного Главнокомандования. Уговаривал Ивана переходить на штабную работу: «Нам такие головастые нужны». Иван попросил направить в действующую армию. Прибыл под Харьков в распоряжение командующего 3-м Украинским фронтом. В штабе старшему лейтенанту Агафонову предложили формировать противотанковый батальон или остаться при штабе. Во время беседы зашел командир дивизии прорыва. Послушал разговор и предложил: «Старшой, давай ко мне, слышу, ты бывший директор школы, подход к людям имеешь. Я за три дня потерял трех командиров штрафного батальона и почти весь личный состав. Будет не сладко». – «Согласен, но с условием: батальон буду укомплектовывать сам».

Агафонов велел построить остатки батальона. Поздоровался с каждым за руку. Попросил рассказать о себе, но только правду, пусть и горькую. В батальоне были и летчики, сбитые над территорией врага, и обгоревшие танкисты, и взводные, не выполнившие боевую задачу. Но двое – с тонкими пальцами и наколками на руках, с мутными глазами – не понравились Агафонову, беседовать с ними не стал. Оставшихся после собеседования собрал у костерка и спросил: «Как же так: три дня – и нет трех командиров, и вас осталось семнадцать человек. Не берегли друг друга. Будем отрабатывать взаимовыручку в бою». Распределил по должностям.

Ha второй день в батальон пришел пожилой, невысокого роста мужичок, усатый, с вкраплениями пороха на правой щеке, без большого пальца на левой руке, списанный в тыловые часто. Обратился: «Разрешите, товарищ командир, попрощаться. Две недели вместе воевали, толковые ребята». – «А вы за что?» – «Да было дело, старшине набок нос своротил: мы три дня в окопах голодали, а он в деревне с бабами пьянствовал, ну и проучил его. Нас обоих в штрафной, только он в первом же бою спину показал, ну кто-то из ребят снял его, наверно. Рабочий я, на заводе в цеху парторгом был». Агафонов загрустил, солдаты заметили это: «Ну что вы, товарищ старший лейтенант, на фронте всякое бывает». – «Я не об этом, а о том, что списывается, уходит из батальона наставник… Как говорится, искупил вину. Хорошим агитатором у нас в батальоне был бы». На что мужичок ответил: «На такую должность согласен, дело привычное». Фронтовики обступили рыжеусого, хлопали по спине, обнимали. Агафонов побежал в штаб бригады, которой был придан батальон. Долго объяснял, еле выпросил, чтобы оставили Кузьму Кайгородова в батальоне.

На другой день на шести «студебеккерах», под охраной, в батальон привезли пополнение. Агафонов поинтересовался: «Откуда?» С машины дружно закричали: «С Колымы, политзаключенные!» Агафонов велел построиться. Это были зрелые мужики со сроком по десять – пятнадцать лет. Агафонов спросил: «Будем воевать?» Из строя ответили: «Будем, мы сами попросились на фронт. Фашистов надо добивать. Не враги мы советской власти, поверьте хоть вы нам». Агафонов сказал: «Это мы проверим в бою… Командирам рот, взводов подобрать себе людей».

Усатый агитатор-парторг и адъютант – танкист с обгоревшим лицом – не отходили от Агафонова ни на шаг, берегли его как наседка цыплят от ястреба.