- Вы ручаетесь за полную безопасность, не так ли, господин Аспинедов? - прибавил он, оборачиваясь ко мне.
Мне показалось, что я теряю сознание. Это был голос не Жабова! Со мной говорил не следователь Жабов! Это был голос знакомого мне человека. Но кто же, кто это?!
- Откройте же дверь! - повернувшись к тюремщикам, распорядился я, усилием воли сдерживая себя.
Дверь медленно отошла в сторону.
- Господин Жабов, - торопливо зашептал комендант, - может быть, вы разрешите мне удалиться?.. Надобно оформить акт передачи арестанта… Затем я хотел бы проследить, чтобы, согласно вашему желанию, никого не было по пути вашего следования… Из персонала крепости с вами могут остаться вот эти двое… - и комендант показал рукой на тюремщиков, которые освещали нам путь фонарями.
- Можете удалиться и взять ваших людей с собой, - холодно ответил Жабов. - Для помощи же нам вполне достаточно этих двоих, - и, обернувшись, он кивнул в сторону жандармов, приехавших с нами. - Возьмите у них фонари!
Тускло мерцавшие фонари перешли из рук в руки. Комендант и его свита удалились, с неприличествующей им поспешностью.
Мы вошли в камеру.
Над тюремной койкой во весь рост, на фоне покрытой плесенью стены колебалась фосфоресцирующая тень и гортанный голос с воодушевлением декламировал что-то. Позднее я прочел это стихотворение, и теперь знаю, что узник в тот день говорил на память заключительные его строки:
Мы стояли, окаменев, не решаясь прервать его. Призыв мятежного духа лишь заглушенным отголоском отдавался в пустом и мрачном коридоре, как бы неся привет узникам - жертвам страшного тюремного безмолвия. И бывшее для многих лишь далеким воспоминанием, почти забытое человеческое слово слетело на крыльях вдохновения с уст «белой тени», словно предвещая уже недалекую зарю великой свободы.
После продолжительного молчания, заключенный с пренебрежением произнес:
- Опять вы явились? Для нового допроса? Вы надоели мне, господа.
- Идем! - приказал Жабов.
- Куда? - спросил заключенный, не двигаясь с места.
- К тому человеку, имя, отчество и фамилию которого вы присвоили.
Тень быстро спрыгнула с кровати.
- Что это? Вы все продолжаете искать Аларова, не отказались от намерения арестовать его?! Да поймите - другого Аларова не существует! Это я - настоящий Аларов. Другого Аларова вам не найти!
- Вы продолжаете хитрить? Выдав себя за Аларова, вы дали возможность подлинному Аларову скрыться в подполье под фамилией Аспинедова. Настоящий Аларов арестован, он признался! - с непонятными паузами и каким-то фырканьем проговорил Жабов.
- Лжете! Вам не арестовать его… этого вы не добьетесь!
- Да мы уже добились… ты не узнаешь его, дружище? - засмеялся человек, переодетый Жабовым.
Все мои сомнения рассеялись. С сияющим лицом я повернулся к человеку, непонятным мне образом изображавшему следователя Жабова.
- Илья, дружище… Ах ты, дьявол этакий! Когда же ты это успел?!
- В доме умалишенных уже все было подготовлено для этой инсценировки…
Пока мы обнимали друг друга, в камере произошло еще одно событие: один из наших «жандармов» поспешно передал фонарь другому и кинулся к тени.
- Давид… дорогой брат!.. Неужели ты не узнаешь меня?! - придушенным голосом выговорил он.
- Лео… - еле слышно выговорил узник, раскрывая объятия.
- Марш вперед! - наконец, приказал Илья Дерягин, вновь входя в роль Жабова.
Мы покинули мрачную одиночку. «Белая тень» покорно выполняла приказы подложного Жабова.
Мы снова шли по тем же темным коридорам, никого теперь не встречая по пути. Тюремные служители торопливо прятались за углами, провожая нас лишь испуганными взглядами.
Мы беспрепятственно вышли из здания тюрьмы, свернули по двору к первым воротам. Карета нас ждала у вторых ворот. Узник вошел в карету. Я сел рядом с ним. Через несколько минут вернулся из комендантской Жабов-Дерягин. Распахнулись третьи ворота, и мы выскочили из тюремного ада. Мнимые жандармы уселись рядом с кучером.
Добравшись до оживленных улиц, черная тюремная карета помчалась с бешеной быстротой, сея страх и чувство омерзения вокруг себя.
В дороге наша белая тень, конечно, приняла человеческий облик.
Давиду Аденцу помогли раздеться и смазали тело особой мазью, немедленно же погасившей окутывавшее его фосфорическое сияние. Я увидел его в таком же виде, каким описывал своих товарищей по ссылке мой опекун. Давид Аденц был черен, как сажа, прямо неузнаваем…