На сегодняшний день Элинкина драма заключалась в том. что ей для полной фирменной упаковки не хватало зеленого кожаного пиджака или. на худой конец, черного, но, конечно, из натуральной кожи. А стоило это изделие около трехсот рублей, а Эличка, окончившая в прошлом году десятый класс и уже дважды завалившая экзамены в плехановский, пока еще не работала — на первую попавшуюся работу она идти не желала, и *ма» искала для нее секретарское место в хорошем учреждении. Так что ничего своего, кроме молодости, обиды на жизнь и больших амбиций, у Элички пока не было. Но больше всего терзало ее отсутствие кожаного пиджака. Между тем замечено, что идея, овладевшая юным иждивенцем, становится чугунной плитой, давящей на темя старших членов семьи. В данном случае их было двое — ма и ба. Ма возглавляла отдел заказов в большом «Гастрономе». Иметь с ней дело было трудновато, — ма была женщина крутая, даже с дочерью общавшаяся по принципу «где сядешь, там и слезешь». Алина Николаевна еще не потеряла надежд после смерти мужа устроить свою женскую судьбу. Ей было сорок два года, возраст, когда еще остается кое-какой оперативный простор, но время работало против нее, в чем Алина Николаевна отдавала себе отчет. Претенденты на ее сердце, с которыми знакомили подруги, попадались какие-то уцененные, по тем или иным статьям ущербные. Когда подруги спрашивали, собирается ли она вообще замуж, Алина Николаевна, махнув могучей белой рукой, говорила: «Ах, нынешние мужики хороши до, дрянь во время и сволочи потом». Покойный ее муженек, отец Элички, был человек тихий, скромный инженер без карьерных амбиций, но попивал. Без дебошей, скандалов, вытрезвителей, и не водку, а сухое, но регулярно. Так что финансового навару с него при жизни было немного, и единственным наследством, которое он оставил жене и дочери, была его мама.
На кухне Анастасия Дмитриевна поставила на стол две тарелки и два прибора — для внучки и невестки. Настенные часы в виде тарелки показывали, что Алина придет с минуты на минуту. И верно, когда картошка на сковороде зазолотилась, в замке заворочался ключ, хлопнула дверь и мимо кухни, уронив усталое «здрасте». прошла Алина с увесистой хозяйственной сумкой.
Вскоре она, переодетая в халат, в шлепанцах на босу ногу, появилась на кухне и уселась на табуреточку, по площади сиденьица пригодную лишь для любой половины Алининого седалища. Тут же послышался козий цокот Эличкиных сабо, и она появилась в дверном проеме, покачивая бедрами и томно поводя головой, точно после дремы. В этом покачивании на высоких неустойчивых шпильках при туго облегающих вельветовых брючках, по мнению Элички, было что-то чарующее и очень современное.
— Ну что, ма, новенького? Насчет моей работы.
— Что новенького! Куда ни ткнись — «печатать умеет»?
— А ты говори «умеет». Секретарше достаточно двумя пальцами уметь.
Не считая того, что Эля была вдвое уже матери, они были похожи — блондинки с маленькими голубыми глазами на удлиненных лицах. И носы у них были схожие — тонкие, хрящеватые и длинные не по выдвинутости вперед, а по протяженности сверху вниз.
Бабушка подавала на стол.
Алина не спрашивала ее о здоровье, искренне считая, что для старух болезни — норма. Не видела она и других тем для разговора со свекровью. Но на этот раз бабушка заговорила сама.
— Алиночка, я не хочу, чтоб Эличка подумала, будто я на нее за глаза наговариваю, поэтому я при ней скажу — нельзя так старого человека обижать.
— Что еще такое? — жуя, буркнула Алина, не переводя глаз с тарелки на старуху.
— Опять!.. — брезгливо проговорила Эличка и театрально вздохнула.
— Все порицает меня, что я не всю пенсию сдаю, утаиваю, что много на лекарства трачу, что залеживаюсь.
— Ну, ведь вы, мать, сами ее воспитывали, как и отца ее. Вот и наслаждайтесь плодами вашего воспитания. А насчет залеживания она. между прочим, права — даже по телевизору рассказывали, что лежать при гипертонии надо меньше — ходьба на свежем воздухе разгоняет давление.
— В моем возрасте много не находишься. Это легко им говорить по телевизору.
— Ну, мать, ваши шестьдесят восемь сейчас не возраст, а четвертая молодость. Достаньте там из сумки печенье к чаю. остальное в морозилку. Вы еще скажите спасибо, что вам только за хлебом да за молоком надо ходить…
— Наоборот! — засмеялась Эличка. радуясь возможности сострить. — Если б ма не в «Гастрономе» работала, ты. ба. бегала бы по магазинам и сразу бы гипертонию как рукой сняло!
— Это точно! — не без злорадства согласилась ма. Она поднялась с табуреточки, подошла к окну и закурила сигарету, глядя в темнеющее небо над мириадами желтых окон большого города. Под массивной ее спиной ноги казались слишком тонкими, словно от другой фигуры.
Помыв посуду, бабушка прошла в комнату, разобрала постель и поскорее легла. Звон в ушах усилился, горчичники не помогли. На голову словно напялили тесный чугунный горшок и били по нему тяжелой железной палкой. Теперь, если кто и придет к Эличке, ее, уже улегшуюся, может, и постесняются выгнать на кухню.