На улице тепло, я бы сказала, градуса 53 выше нуля (п/а: это по шкале Фаренгейта, по Цельсию примерно +12), снег давно уже стаял, но ужасно душно, так что я, несмотря на довольно легкий прикид, просто обливаюсь холодным потом. Что не мешает мне вовсю наслаждаться происходящим. Пока мы идем по улице, я восторженно кручу головой, стремясь увидеть и услышать как можно больше и при этом стараясь не отстать от Эля, который несется с такой скоростью, будто камни на мостовой жгут ему ноги. Я всегда любила большие города, наверное, потому что детство мое прошло в одном из крупнейших мегаполисов мира, а потому чувствую себя как рыба в воде.
- Слушай, а мы тут надолго? – спрашиваю я у Эля, пытаясь идти с ним наравне. – Может, сходим посмотрим Тауэр? Или Букингемский дворец? Ну хоть что-нибудь!
- Только через мой труп, - мрачно говорит он, совершенно не разделяя моей жизнерадостности, а потом внезапно смягчается, и на его лице появляется извиняющаяся и одновременно печальная улыбка. – Извини, Кристен, но у меня нет особого настроения. Я понимаю, что тебе хочется посмотреть Лондон, но давай в другой раз, ладно?
- Ладно, - грустно вздыхаю я, пожимая плечами. – В конце концов, мы ведь и правда приехали сюда явно не музеями любоваться.
- Рад, что мне не надо тебя уговаривать, - с облегчением произносит Эль, а я дую губки и смотрю на него с легким укором.
- Что же я, по-твоему, маленькая и элементарных вещей не понимаю? Кстати, а остановимся мы где?
- В старом доме Ватари, - поясняет он. – Если память мне не изменяет, он его так и не продал.
Дом, о котором говорил Эль, оказывается роскошным двухэтажным особняком в одном из пригородов Лондона. Как ни странно, он совершенно не выглядит заброшенным, и затхлой атмосферы там не наблюдается, хотя если верить Элю, они с дедом уехали отсюда лет этак десять назад.
- Похоже, Ватари тоже останавливался здесь, когда ему приходилось бывать в Лондоне, - заметив мое удивление, говорит он, а потом внезапно заходится таким приступом брани, что моя челюсть непроизвольно падает на грудь. - А я-то, идиот, надеялся, что никогда сюда больше не вернусь, - отведя душу, заканчивает он свой красочный монолог.
- А, по-моему, город замечательный, - улыбаюсь я.
- Много ты видела, чтобы так говорить… – фыркает Эль. – Обычный грязный город, прогнивший насквозь, где людей, как собак нерезаных, и постоянно идут дожди.
- Да ну тебя, - отмахиваюсь я. – Можно подумать, Кембридж лучше. А Лондон – чудо. Кажется, я влюбилась в этот грешный городок.
Остаток дня мы прибираемся в доме. Вернее прибираюсь я, а Эль просто крутится рядом, оказывает мне моральную поддержку и контролирует ситуацию, по его словам. Я же быстро пробегаюсь по всем поверхностям влажной тряпкой, чтобы убрать хотя бы часть скопившейся там пыли, иногда сопровождая сей незамысловатый процесс громким чиханием.
Настроение Эля, последние несколько часов болтающееся на отметке «Паршивое», вроде бы немного исправилось, но только до того момента, когда мало-мальски приведя дом в божеский вид, я спрашиваю, зачем мы, собственно, вообще летели в такую даль.
- Просто я хочу, чтобы ты кое-что увидела, - произносит он тоном, не предвещающим ничего хорошего. – Ты говорила, что в восторге от этого паршивого города… Что же, я покажу тебе, насколько ты заблуждаешься. – А немного помолчав и отойдя к окну, занавешенному тяжелыми бархатными портьерами, добавляет. – Мой ад на земле. Наш с ним общий ад…
В голове назревает очередная туча вопросов, но я не спешу их задавать. Уж слишком щепетильного они все характера. Но, с другой стороны, когда еще спрашивать, если не сейчас? В тот момент, когда Эль, наконец, решил открыть карты.
- С ним… - медленно повторяю я, когда в молчании проходит около минуты. Перед глазами возникает комната Эля, разделенная на две части, отражающие друг друга, словно зеркало. – Ты говоришь… - я запинаюсь, но потом все же беру себя в руки и поднимаю взгляд, - …о своем брате, верно?
По взгляду Эля, повернувшегося ко мне лицом, ясно видно - он рад, что я сама до этого додумалась. С другой стороны, скорбной тоски в его глазах вовсе не становится меньше, но меня это не останавливает, потому что мы с ним словно негласно договорились – еще тогда, когда собирались в эту поездку, - о том, что он расскажет мне все, что я хочу знать, а я могу без опасения задавать любые вопросы. Но то, что сперва казалось просто, на деле оказалось далеко не таким…
- Я ничего о нем не слышал уже десять лет, - спустя какое-то время, говорит Эль. – До первого января этого года, когда он оставил возле общежития этот чудный подарок. – Он горько усмехается в несвойственной ему манере и замолкает.
Многое встает на места после этой фразы, и, к своему удивлению, я понимаю, что меня это ничуть, ну ни капельки не удивляет.
- То есть, тот, кто совершил все эти убийства… «Гарвардский палач»… Это твой брат? – на всякий случай осторожно уточняю я почти шепотом. Не знаю, почему, но мне кажется, что скажи я это вслух, громко и отчетливо, то произойдет непоправимое. – Но откуда такая уверенность?