- После очередной такой ночи мы решили сбежать оттуда. А так как жили мы на чердаке, под самой крышей, то решили поступить, как пишут в книгах, - сплели веревку из простыней и по ней хотели спуститься. Но ничего не вышло… Я успел спуститься. Но и то только потому, что в последний момент он отвязал веревку до того, как в комнату ворвался дядя. А он остался. И это был последний раз, когда я его видел. Он просил меня позвать кого-нибудь на помощь… А я понятия не имел, куда идти. У меня ничего с собой не было, даже мало-мальски теплой одежды, а было холодно. Очень. Я не знаю, почему меня не догнали, но так оно и случилось. И если бы не Ватари, случайно узнавший меня на улице, кто знает, чем бы закончились мои скитания по этому поганому городу. До этого я видел Ватари всего несколько раз, еще когда были живы родители, и он иногда приезжал к нам на праздники. Разумеется, я все ему рассказал. И о том, как нам жилось эти последние четыре года, и о том, что я должен поскорее выручить Бейонда из этого ада. И начались бесконечные судебные слушанья. Процесс сильно затянулся. Я не знаю, что конкретно там происходило, но в конечном итоге, то ли по чьей-то случайной ошибке, то ли еще по какой-то причине, было решено оставить все, как есть. Мне следовало убедить Ватари судиться дальше, даже несмотря на то, что у него тогда опять начались проблемы со здоровьем, и любое волнение было чревато для него нежелательными последствиями. Так что у меня был выбор: либо ждать, пока ему не станет лучше и тем самым вынуждать Бейонда продолжать жить в этом гадючнике, либо надавить на Ватари, рискуя при этом потерять единственного родственника, которому могли передать опеку над нами. – Вздохнув, Эль добавляет. – И я выбрал, и не стал настаивать. И не могу себе этого простить…
Некоторое время мы молчим. Эль невидящим взглядом смотрит на пустой пыльный сервант, в котором отсутствует большая часть стекол. А я перевариваю свалившуюся на меня информацию. Наверное, я бесчувственная сволочь, но на мой взгляд, хоть история эта и жутко трогательная, но она вовсе не оправдывает брата Эля во всей этой Гарвардской резне. Мои размышления прерывает голос Эля, и на этот раз он вовсе не лишен эмоций, а ясно показывает истинные чувства.
- А когда Ватари поправился, выручать было уже некого… На следующее утро после того, как было объявлено решение суда, в этом самом доме нашли три тела, принадлежавшие хозяевам дома. А Бейонд исчез. Мы с Ватари и полиция убили кучу времени и сил на его поиски, но он как в воду канул. Через шесть лет мы, устав от слухов, уехали в США, в Кембридж. Кто бы мог подумать, что он найдет нас там…
- Погоди, постой, - решительно вмешиваюсь я в его повествование. – Один вопрос. Как ты можешь быть так уверен, что убийства в университете его рук дело? Он что, отправляет тебе какие-то сообщения?
- Ну что ты, Кристен, - качает головой он. – Это же очевидно. Мне очевидно. Знаешь, как умерла наша тетя? От колото-резаных ран. Дядя от них же, но у него был распорот живот и вырваны глазные яблоки. У бабушки был вырван язык и разбита голова. Улавливаешь суть?
- Те же раны, - мрачно констатирую я очевидный факт. – Но кое-что все равно не стыкуется, потому что жертв в университете четыре.
- Нет, все стыкуется, - вздыхает Эль. – Здесь их тоже было четыре. Четвертым был тот, кто убил наших родителей. Знаешь, как он умер?
- У себя дома поскользнулся в ванной и умер от травмы головы, полученной в результате падения, - ни секунды не раздумывая, говорю я, ибо это тоже очевидно. – Но почему они? В смысле, почему из всех студентов он выбрал именно их?
- Просто потому, что из всех моих одногруппников они были единственными, к кому я имел хоть какое-то отношение, - просто отвечает Эль. – Эни была моей соседкой по парте, с Джоном мы вместе работали над заданным проектом в прошлом году. Ну, а историю с Киоко и Дэниэлом ты знаешь ничуть не хуже меня.
Подумав минутку, я недовольно складываю руки на груди. Удивительно, что мрачная и пугающая атмосфера дома так никуда и не делась, и небольшая свеча, стоящая на комоде и служащая единственным источником света, только добавляла ей жуткости. Вот только теперь, когда я тут уже более-менее освоилась, она перестала иметь для меня хоть какое-то значение. Достаточно было просто в уме переключиться на обмозговывание проблем более насущных, нежели страх.
- Хм, не пойми меня превратно, - осторожно говорю я, не зная, как он может отреагировать на подобный вопрос, - но если твой брат нацелился на близких или хотя бы приближенных к тебе людей, то почему он не начал с Ватари?
- Хороший вопрос, - хмыкает Эль. – Если бы я знал ответ, непременно бы тебе сказал.
Я хмурюсь, потому что упорно не могу отделаться от мысли, что упускаю что-то важное, но никак не могу понять, что же именно.
- Ну ладно, - киваю я. – Допустим. Но тогда почему, когда мы говорили после твоего возвращения из Франции, ты сказал, что другие жертвы непременно будут? Ведь здесь, в Лондоне, их было всего четыре.
- Нет, шесть, - тут же поправляет меня Эль.