Побеждая — оглянись

От края до края четыре дня конного пути. Такова вотчина Веселинова. Птице быстро пролететь, полозу всю жизнь ползти. А человек, с места не сходя, изумится: «Велика земля!». Так всякий скажет, кто далеко от порога своего не уходил. Но сядет человек в седло, доверится дороге и поймёт: «Не верно я жил! Мир свой очертил порогом: это я знаю, это моё! Остального не знал, остального боялся. Я думал прежде, что там только враг, там негде сесть, там негде спать, там холодно, потому что никогда не светит моё солнце. А оно, вижу теперь, светит для всех. И мир безграничен, он полон людей, которые думают так же, как я, так же любят своё солнце, так же берегут свой порог. И я, выходит, не лучше этих людей. Не зная чужого, я боялся его. И так всё. А мир необъятен!..». Но вскоре иное поймёт человек: «Для идущего не так уж и велик мир!» Привстанет в стременах, оглядится и скажет: «Здесь-то я бывал уже. Знакомые места. Нет, не велик мир!».

Птице день, полозу жизнь, человеку время!

До тридцати малых и больших весей объехал в полюдье Бож. И с последним обозом вернулся в Веселинов. Встречающая челядь обступила возки. Пересыпали в торбы зерно и муку, толокно и гречу, ячменный и ржаной солод, горох и сухари; несли в рогожках и корзинах солонину вяленую, тушки копчёные и рыбу сушёную — вешали в погребах под стропила, кое-что раскладывали на полочки. К груди прижав, головы сыра гатили. Меды не смешивали, составляли в чём есть; иноке — и пиво, и квас. Яблоки и вишни в бочата ссыпали, заливали паточной сытой, дополна заливали, в ледниках те бочата обкладывали льдом. Уносили ворохами меха и кожи, сгибались под тяжестью добротного полотна. За работой хвалили рикса:

— Богато в этот год полюдье! Удачно взял Бож. Ни Келагаст не брал столько, ни Тать. Смотри, как возки развалило!

— Глумов, говорят, мало нынче взял. И Мохонь — тоже.

— Говорят! А когда иное говорили? Домыслав-то как собирает! Всё больше бранью да угрозой. Да сечёт плетьми. А суд у Домыслава, сам знаешь, без крови редко обходится. Бож хитёр, словом судит и не обижает понапрасну чернь. Потому, видно, и удачлив. Ему без обмана отдают. А как иначе? Знают, надо давать.

— А Мохонь? Сащека-то плетьми не сечёт!

— Что Мохонь? Там же болота одни. Сащека и рад бы взять, да не с кого. А что добр Сащека, верно! Нашему риксу будто брат.

Услышав про Сащеку-рикса, подошли нарочитые, указали на одного из челяди:

— Ты, смерд, скажи, верно ли, что ставит Сащека новый градец?

— Ставит градец! Ставит, — закивал смерд. — На горке крутой ставит, между двух долин.

Одобрили кольчужники:

— Самое время и самое место! Как он до сих пор в своих болотах не сгнил? — и посмеялись: — Болотный князь!

Ответили из челяди:

— Не для себя Сащека градец ставит. Для старца Вещего, что забрёл к нему. Об этом старце, помните, давно говорилось, что он прозрей, провидец. И садит его Мохонский у себя, зазывает отовсюду ведунов для услужения провидцу, для служения Хорсу и иным Ликам.

Пожали плечами нарочитые, отошли. Среди веселиновой челяди сказали смерды:

— Не довольны кольчужники. Известно! Кроме Перуна, никаких Ликов не чтут. Один у них кумир!.. Да и зачем им? Полей не возделывают, скот не растят, не валят лес. От сечи до сечи кольчуг из сундуков не достают; а как достанут, глядь — не лезет кольчужка на взлелеянный живот. Оно и понятно: что ни день, то пир! Потому кубками стучат умело, в речах красноязычны да ловки в хитростях. Не нам с ними тягаться.

Пришли в чертог вельможные. И Добуж-княжич пришёл, и Нечволод, измеривший величину полюдья, был здесь. Тогда запер дверь вольный Тать и сказал Божу:

— Исполнил я то, что обещал Келагасту на твоё рождение. И вижу: крепкий встал в Веселинове рикс. И не сегодня — давно уже встал он. Теперь же будет назван по достоинствам своим, по умению и знатности. Послушаем, кого вельможные назовут. Может, другое имя они скажут?

Отвели глаза седобородые старцы, ответили:

— Что спрашивать? Ещё как будто давеча прорезался голосок басовитый, а розовые ланиты подёрнулись пушком; и не заметили, как юноша вчерашний успел возмужать... — вздохнули. — Давно все называют риксом сына Келагаста.

И Нечволод с княжичем не медлили, избрали:

— Бож! Нет ему равных в стенах Веселинова. Достоин, умел, знатен!

Сказал тогда Тать:

— Вот чертог! В нём ты теперь хозяин по праву.

Но воспротивились этому старцы:

— Без хлеба и водицы нельзя. Обычай этот издавна с нами.

И достали вельможные сухой хлебец, и внесли чашу холодной воды. Бож хлебец преломил. После Божа каждый отломил малый кус, отпил глоток из чаши. Тем заручились верностью.

И сказали все:

— Во имя рикса! Во славу нарочитого! Во благо чернь-смерда!

И вспомнили старцы изустное наследие, сказали слова назидания: