Побочное действие

— Мэл, будь осторожна! – в наушнике вдруг возник голос, которого там не должно было быть. Не к месту и не вовремя – Сид Эммет явно потеснил сержантика за его пультом, и не менее явно паниковал. Только этого не хватало. Эмоции дока до Мэл не долетали, но зудящего в ухе напряжённого тона хватало с лихвой. Те же помехи, сбивающие с пойманной было настройки. Страх и ярость, ярость и страх… вот там, впереди, в полутора сотнях метров, аккуратно рассечённых преградами белых стен.

– Не сейчас, Сид… – не заботясь, услышат её или нет, почти беззвучно выдохнула Мэл. Дока иногда заносило вплоть до едва ли не семейных разборок, прав на которые ему никто не давал. Тревожный голос в ухе заглох на полуслове. Мэл прижалась спиной к стене, чтобы перевести дух и угомонить собственные вибрирующие нервы.

Вдох-выдох. Гладкая поверхность стены чувствительно холодила напряжённо выпирающие лопатки даже сквозь плотную ткань комбинезона, и холодок этот тоже немного нервировал. Вдох. Позвоночник обожгло болью, но Мэл уже нащупала искомое. Восприятие всегда «видело» чужой страх бесформенным сгустком — холодным аморфным студнем, лениво шевелящим чем-то вроде ложноножек. Выдох. Студень как-то поблек и будто бы сжался, слабо пульсируя, когда над ним нависла сотканная из алых проводков фигура. Проводки и огоньки импульсов — только протяни руку. Намотай на воображаемые пальцы, вот хотя бы там, где световой паутинкой обрисованы очертания сердца, дёрни…

— Мэллори, девяносто метров. Пролёты номер… – Мэл только моргнула обескураженно и дезориентированно, опять потеряв контакт. Снова Сид – твёрдо решил, очевидно, что без его заботы и контроля здесь не обойдутся. Мэл непроизвольным жестом отмахнулась от голоса в ухе, резко, энергично, с почти неслышным ругательством в ответ на ненужные инструкции. Кстати, а не слишком ли резко? Или чуть слышный скрип собственной подошвы по эластичному покрытию пола просто померещился?

— Эй, дохлятина! Хочешь отскребать мозги этого хера от стен?! – Многочисленные плавные повороты исказили хриплый выкрик, что прошёлся, казалось, по всей длине коридора. Эмоции чужака, которые до этого момента нащупывались с трудом, вдруг навалились все разом, на невидимом уровне всколыхнув воздух. Мэл наткнулась лопатками на стену, позвоночник обожгло ледяной болью, а брюшные мышцы напряглись будто сами собой, чтобы сдержать шумный выдох. Услыхал. Услыхал и выстрелит, прежде чем она сможет отрешиться от тянущихся к ней студенистых щупалец лаборантского страха — «помоги, помоги!» Надо же, а она и не подозревала до этого момента, что ребята из сектора В способны на вполне живые чувства, да ещё и настолько сильные. Или не хотела подозревать, как ни разу не удосужилась запомнить их отличительные черты, скользя почти невидящим взглядом по пускай скучным и одинаковым, но лицам?

Не успеет. Чтобы снова сосредоточиться, нужен десяток секунд. Чтобы, ощутив первые симптомы воздействия, вдавить мягкий спуск импульсника, даже не нужно думать. Мэллори только зубами скрипнула, когда перед глазами возникла белая стена с расплескавшейся по ней ало-бурой кашицей — воображение явно ни при чём, образ отчётливо «внешний». Как будто кем-то подкинутый услужливо… Нет. Больше никто пострадать не должен.

– Да не особенно. Окей, я иду.

Нужды скрываться больше не было. Метры расстояния до точки встречи таяли с каждым шагом, и Мэл автоматически фиксировала светящиеся на стенах цифры уровневой маркировки. Ни зрения, ни сознания на большее не хватало – само движение походило на плавание в киселе, а все силы до мельчайшей своей толики уходили на то, чтобы больше не разрывать контакт. Не то чтобы мысли чужака вдруг стали даваться с трудом -- чувствовался он по-прежнему на удивление ярко. Только сейчас эта яркость почти обжигала, как если бы вместо обычных невидимых ниточек, безвредных для того, кто умеет ими манипулировать, Мэл пыталась схватиться за реальные оголённые провода под нешуточным напряжением. Страх? Это странное чувство, когда под рёбрами сворачивается и разворачивается будто бы зародыш электрического угря. Полузабытая боль – в самом деле, чего осталось бояться в этом мире, если держаться в нём больше не за что? И не за кого – нет любимого дела, близких нет тоже. Только окружающие режут восприятие разницей между мыслями и словами, вспарывают, как гротескный патанатом холодное тело при помощи музейного набора металлических приспособлений. Только этот отличился, такой как есть, чужой, дикий, со звериными повадками. Добрался до живого, достал, прокусил…