Если сексуальные свидания теперь организованы как поля, тогда это значит, по итогам анализа этих полей, что некоторые их участники успешнее других в процессе определения привлекательности/желательности партнера и что относительно немногие находятся на вершине сексуальной пирамиды и являются объектом конкурентной борьбы со стороны большего, чем другие, числа людей. Можно, в частности, задаться вопросом, не породил ли рост сексуальных полей новые формы господства мужчин над женщинами. В экономике прошлого мужчины и женщины обменивались экономическими активами, которые часто были схожими. Поскольку патриархат означал контроль над детьми, женщиной и слугами, мужчины испытывали необходимость вступить в брак. И мужчины, и женщины обычно принуждались к вступлению в брак (за исключением случаев религиозного предназначения и обетов целомудрия). В этом смысле они были эмоционально равны. В капиталистической экономике, напротив, большая часть собственности и потоков капитала контролировалась мужчинами, что делало брак и любовь крайне важными для социального и экономического выживания женщин. Как я отмечаю в следующих двух главах, дерегулирование брачных рынков повлекло за собой новые формы контроля со стороны мужчин над сексуальными полями.
Вследствие упадка формальных механизмов эндогамии, преобразования и индивидуализации сексуальных практик, а также чрезмерного повышения ценности секса и красоты при посредничестве средств массовой информации XX в. стал свидетелем формирования нового капитала, распространяемого в сексуальных сферах, который мы можем назвать «эротическим». «Эротический капитал может рассматриваться как качество и количество характерных черт, присущих одной личности, которые вызывают эротический отклик у другой»[126]. Но я утверждаю, что эротический капитал принимает две формы или выбирает два пути, соответствующие различным гендерным стратегиям накопления эротического капитала на сексуальном поле.
В своей самой простой мужской форме эротический капитал становится очевидным и проявляется в количестве накопленного сексуального опыта. Вот, например, что говорит Шарль, 67-летний французский журналист, живущий в Париже: «Когда мне было лет 30–40, иметь много любовников было очень важно для меня. Вы понимаете, это почти тот самый случай, когда количество перерастает в качество. Если у меня было много любовников, я чувствовал себя качественно иным, более успешным человеком». Или в своем автобиографическом отчете о том, как складывалась его активная гомосексуальная жизнь, Джош Килмер-Перселл пишет:
Я знал, что мне следовало иметь намного больше секса. Поскольку я гей, мир должен был стать моей сексуальной игровой площадкой. Что я делал не так? Как я собирался стать хорошим геем? <…> Именно поэтому, ровно в полночь 28 августа 1994 года, в мой двадцать пятый день рождения, я решил отметить свое совершеннолетие, трахнувшись с незнакомцами[127].
Этот гей чувствует себя неполноценным, демонстрируя свой бедный сексуальный опыт, и решает увеличить число любовников, которое затем становится источником его гордости, представляя собой способ накопления социальной ценности для личности. Писательница Грета Кристина рассказывает о своем сексуальном опыте так: «Когда я впервые начала заниматься сексом, мне нравилось считать людей. Я хотела запомнить, сколько их было. Это стало источником своеобразной гордости или, по крайней мере, источником самоопределения, знать, со сколькими людьми я занималась сексом в своей жизни»[128]. Чарльз, Килмер-Перселл и Кристина рассматривают большой сексуальный опыт, представляющий огромное количество партнеров, как источник самооценки. Они ведут себя как сексуальные капиталисты. Их эротический капитал представлен значительным количеством сексуальных завоеваний и является их гордостью. Иными словами, сексуальное желание заключено в динамике показного проявления собственной ценности через сексуальное изобилие, сигнализирующее о том, что человек обладает сексуальным/эротическим капиталом и способностью убедить других в своем «эмоциональном превосходстве». Эта накопительная или последовательная сексуальная стратегия была принята и женщинами, но в культурном и историческом отношении, лишь как имитация поведения мужчин.