Почему любовь ранит? Социологическое объяснение

Эта фантасмагория основана на иной архитектуре выбора, отличающейся от страха перед обязательствами, описанного в этой главе. Она воплощает чистое удовольствие, суверенитет и равенство обеих сторон. Чистым удовольствие делает то, что вопрос выбора здесь не возникает; нет двойственности отношений или беспокойства о том, как отказать партнеру или о том, что тебя бросят. Это форма чистого удовольствия, единодушно разделяемая обеими сторонами, где эмоциональная отстраненность не причиняет боли и, в сущности, вообще не имеет никакого значения. Такой чистый гедонизм становится возможным благодаря тому, что ни одному из вовлеченных людей не приходится выбирать. Именно эта чистая активность отсутствует во многих мужских и женских рассказах, посвященных страху перед обязательствами, основанному на трудностях, двойственности чувств и тревогах, создаваемых выбором и его изобилием, трудностью создания эмоциональных условий для взятия обязательств и эмоциональным неравенством.

Эмоциональное неравенство возникает благодаря преобразованию (романтического) желания: как люди любят и решают связать свою жизнь с жизнью других людей — само по себе является результатом преобразования экологии и архитектуры выбора. Как и в случае с рынком, последствия свободы выбора становятся еще более невидимыми, поскольку удовольствие обеспечивается схожими культурными идеалами — независимостью и изобилием — двумя первостепенными культурными векторами идеи свободы. Независимость, свобода и разум являются самыми насущными благами современности, предоставляя друг другу права и являясь обоюдным условием друг для друга. Сами условия узаконенной свободы — в преобразовании экологии и архитектуры выбора — привели к изменению и преобразованию воли как основного понятия личности, на котором основаны эти идеалы. Можно также предположить, что большая часть психотерапии, самопомощи и культуры коучинга может быть сведена к культурным приемам контроля над выбором и принятием решений на все более нестабильном рынке возможностей. Таким образом, свобода в этом процессе становится апоретической (апория — в античной философии — логическое затруднение, противоречие, обусловленное содержащимся утверждением против очевидного, общепринятого), поскольку, претворенная в жизнь, она приводит к неспособности или отсутствию желания осуществлять выбор. Если бы существовала история свободы, то можно было бы сказать, что мы перешли от борьбы за свободу к трудностям выбора и даже к праву не выбирать.

Глава 4. Потребность в признании. Любовь и уязвимость личности

Сомнительная ценность я,

Ничто сравненье с Ним —

Быть низшей вроде бы судьба

По качествам моим,

Но доказательства Он дал

Своей во мне нужды

И мозг кипящий мой избрал,

Чтобы в него войти.

Бог так высок, что выше нет,

И утверждать себя

Он вынужден, склонившись вниз,

А тут как раз и я.

Пусть небожественна душа,

Она приют Ему —

Я убрала ее как храм

И таинства приму.

Эмили Дикинсон, № 791[284]

Перевод Алекса Грибанов

а

Свершилось, силою любви к тебе я покорен

И уз ее не сброшу я вовеки;

Но счастьем бранным ты мне отдана,

Ведь это ты, мой драгоценный друг, упала в пыль

К моим ногам, когда в бою мы встретились, — не я.

Ахиллес Пентесилее, Генрих фон Клейст

«Пентесилея»[285]

В своем труде «Размышления» (Meditations) Декарт определяет общие черты поворотного момента в модернизме: сознание, охваченное сомненьями, которое одновременно пытается установить достоверность собственного знания. В своем третьем «Размышлении» Декарт пишет: