Я не утверждаю, что лесбийская или мусульманская сексуальность являются единственным решением проблемы гетеронормативного угнетения; скорее я использую свидетельства этих женщин, отказавшихся от гетеронормативности, чтобы подчеркнуть связь между мужским господством и потребительским овеществлением, которые содействуют друг другу в создании новых форм классификации, социальной ценности и символического господства.
Сексуальная объективация горячо обсуждается феминистками и рассматривается как проявление и практика власти. Но проблему объективации нужно искать не здесь. Поскольку сексуализация воспринимается как повышение самооценки и объективация, она создает глубокую онтологическую неуверенность личности в себе и в собственной ценности. Она наделяет властью, поскольку приводит в движение механизмы оценивания. И это создает онтологическую неопределенность, так как становится трудно разграничить субъективацию и объективацию. Индивидуальность расщепляется и разделяется между телом, его органами, потребительскими объектами, используемыми для ее создания, а также потребительскими действиями и контекстами, создающими сексуальные взаимодействия. Учитывая, что процесс визуального оценивания неустойчив, вкусы потребителей меняются, капиталистические товары и привлекательное тело зависят от структурного старения, что личность постоянно оценивается, а ее ценность, как ценность и других людей, неопределенна, неудивительно, что для многих женщин гетеросексуальные рынки становятся тяжким испытанием. Движение 2017 года #Metoo с поразительной силой вспыхнуло на международной арене именно потому, что женщины являются не только объектом насилия, но и менее явным объектом невидимой и широко распространенной формы обесценивания. Хотя движение #Metoo зашло в тупик в своем единообразном обличении банального, оскорбительного и преступного, оно вызвало широкий резонанс и отразило мириады способов, с помощью которых женщины традиционно и регулярно обесцениваются в сексуальной сфере. Эти формы патриархального символического насилия чрезвычайно устойчивы, поскольку они коренятся в масштабных экономических и культурных структурах того, что по ходу повествования я называю скопическим капитализмом.
Свобода с многочисленными ограничениями
Я боюсь обидеть тех, кого люблю, и особенно тех, кому чем-нибудь обязан.
Они любили друг друга,
Но каждый упорно молчал;
Смотрели врагами, но каждый
В томленьи любви изнывал.
Они расстались — и только
Встречались в виденьи ночном;
Давно они умерли оба —
И сами не знали о том.
Знаменитый музыкант Роберт Шуман на протяжении длительного времени был знаком с семейством Фридриха Вика. Он влюбился в Клару Вик и попросил у ее отца разрешения жениться на ней. Получив отказ, Роберт и Клара обратились в суд с ходатайством о его отмене. 1 августа 1840 года, после тяжелого судебного процесса, длившегося целый год, судья вынес решение в пользу молодых. Они поженились 12 сентября 1840 года397
. Отказ отца не казался чем-то необычным для того времени, и это позволяет предположить, что свобода действовать согласно собственным чувствам не была ни естественной, ни само собой разумеющейся. Георг Вильгельм Фридрих Гегель был убежденным сторонником эмоциональной свободы, которая, по его мнению, должна быть закреплена правом вступать в брак по велению сердца (вероятно, по аналогии со свободой действовать по совести). С этической точки зрения законный брак должен был заключаться на основании свободного волеизъявления двух людей, пришедших к обоюдному согласию посвятить свою жизнь и себя друг другу398. И все же, несмотря на призывы Гегеля к свободе, отцы семейств, семейные кланы, суды и общины продолжали отвергать личный выбор спутника жизни. Еще долго после смерти Гегеля право вступать в брак согласно собственным чувствам человека оставалось предметом ожесточенных споров. Такая свобода вступления в брак стала для гражданского общества и частной жизни тем же, чем свобода слова для политической сферы.