Читаем Почему любовь уходит? Социология негативных отношений полностью

Аксель Хоннет придерживается гегелевского понимания свободы как всеохватывающего явления, в равной степени относящегося к частной и общественной сферам. По его мнению, какой-либо институт или практика правомерны с точки зрения того, насколько лучше или хуже каждый из них реализует свободу399, причем брак, семья и любовь являются не менее привилегированными территориями для реализации свободы, чем политическая сфера. Два типа свободы, которые Хоннет называет негативной и рефлексивной свободой400, позволяют индивидам сосредоточиться на личных целях и собственной идентичности и беспрепятственно отдаваться своим предпочтениям с условием, что они не причиняют вреда окружающим. С другой стороны, социальная свобода, без всякого сомнения, отбрасывает индивидов обратно на социальную арену, в сферу коммуникативной деятельности401. Будучи социально свободными, мы встречаемся друг с другом по обоюдному согласию, интерсубъективно, а не как монады. Таким образом, социальная свобода преодолевает дилемму, стоявшую перед либеральной мыслью, которая заключалась в примирении индивидуальной независимости и взаимности. Подобной сферой для осуществления социальной свободы является именно любовь, и эта точка зрения созвучна нормативным требованиями многих культурных кругов нашего общества. Как утверждает интернет-сайт под названием Loving in Freedom («Любовь на свободе»): «В идеале наша любовь должна быть совершенно свободным обоюдным выбором, добровольным обязательством, которое мы вольны на себя брать так часто, как нам это заблагорассудится»402.

Такая концепция свободы опирается на один из главных нравственных принципов либерализма в политической и экономической сфере, а именно на договорность. С помощью договоров действующие лица уважают свободу других людей и вступают в отношения, ставя и подтверждая свои собственные цели. И хотя договоры не являлись единственной формой, допущенной социальной свободой, тем не менее она преобладала. Как выразилась Кэрол Пэйтмен в своем классическом труде The Sexual Contract («Сексуальный договор»): «Теория договоров была преимущественно освободительной доктриной, вселявшей надежду, что всеобщая свобода является принципом современной эпохи»403.

Однако если обратиться к области эмпирического исследования, то можно задаться вопросом, не стали ли негативная и рефлексивная свобода, по сути своей, мощными культурными силами, препятствующими социальной свободе, то есть возможности формирования связей между субъектами с помощью договоров. Рефлексивная свобода позволяет субъекту исследовать свою собственную волю, делая такие предпочтения оплотом взаимоотношений и узаконивая человеческие связи в соответствии с утилитарными принципами удовлетворения потребностей. Негативная свобода, в свою очередь, уважает свободу других людей, но не определяет ни процедуры вступления в социальные отношения, ни взаимные обязательства друг перед другом. Как я неоднократно утверждала, негативная и рефлексивная свобода на самом деле не позволяет заключать договоры, которые являются одновременно эмоциональными и сексуальными.

Как социальная философия и экономическая практика, договорность подразумевает свободу воли вступать (или не вступать) во взаимодействие, исходя из целей и предпочтений индивидуума. Эта доктрина проникла и в гражданское общество, и в частные отношения. Как заявляет Кэрол Пэйтмен (определенно, ссылаясь на Гегеля): «Социальная жизнь и отношения не только возникают в результате общественного договора, но, в сущности, являются бесконечным рядом отдельных договоров»404. В этой связи интимные отношения стали рассматриваться как договор, заключаемый между двумя волями, и эта точка зрения получила поддержку в законодательстве, которое все чаще превращало свободное согласие индивидов в узаконивающую основу межличностных действий и сделок405.

Перейти на страницу:

Похожие книги

1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции
1917: русская голгофа. Агония империи и истоки революции

В представленной книге крушение Российской империи и ее последнего царя впервые показано не с точки зрения политиков, писателей, революционеров, дипломатов, генералов и других образованных людей, которых в стране было меньшинство, а через призму народного, обывательского восприятия. На основе многочисленных архивных документов, журналистских материалов, хроник судебных процессов, воспоминаний, писем, газетной хроники и других источников в работе приведен анализ революции как явления, выросшего из самого мировосприятия российского общества и выражавшего его истинные побудительные мотивы.Кроме того, авторы книги дают свой ответ на несколько важнейших вопросов. В частности, когда поезд российской истории перешел на революционные рельсы? Правда ли, что в период между войнами Россия богатела и процветала? Почему единение царя с народом в августе 1914 года так быстро сменилось лютой ненавистью народа к монархии? Какую роль в революции сыграла водка? Могла ли страна в 1917 году продолжать войну? Какова была истинная роль большевиков и почему к власти в итоге пришли не депутаты, фактически свергнувшие царя, не военные, не олигархи, а именно революционеры (что в действительности случается очень редко)? Существовала ли реальная альтернатива революции в сознании общества? И когда, собственно, в России началась Гражданская война?

Дмитрий Владимирович Зубов , Дмитрий Михайлович Дегтев , Дмитрий Михайлович Дёгтев

Документальная литература / История / Образование и наука
Расшифрованный Булгаков. Тайны «Мастера и Маргариты»
Расшифрованный Булгаков. Тайны «Мастера и Маргариты»

Когда казнили Иешуа Га-Ноцри в романе Булгакова? А когда происходит действие московских сцен «Мастера и Маргариты»? Оказывается, все расписано писателем до года, дня и часа. Прототипом каких героев романа послужили Ленин, Сталин, Бухарин? Кто из современных Булгакову писателей запечатлен на страницах романа, и как отражены в тексте факты булгаковской биографии Понтия Пилата? Как преломилась в романе история раннего христианства и масонства? Почему погиб Михаил Александрович Берлиоз? Как отразились в структуре романа идеи русских религиозных философов начала XX века? И наконец, как воздействует на нас заключенная в произведении магия цифр?Ответы на эти и другие вопросы читатель найдет в новой книге известного исследователя творчества Михаила Булгакова, доктора филологических наук Бориса Соколова.

Борис Вадимович Соколов , Борис Вадимосич Соколов

Документальная литература / Критика / Литературоведение / Образование и наука / Документальное