Почему Мангышлак

Рядом была огромная площадь, мэрия, а по-здешнему акимат, неподалеку виднелся знаменитый Актаусский маяк, воздвигнутый на крыше жилого дома. Это было оно, то самое место из учебника географии. Тот самый архитектурный ансамбль, что замыслен был великими создателями этого необыкновенного города.

Из нового только памятник Колумбовой каравелле «Санта-Мария». Та самая «Санта-Мария», которой посвящен мой единственный удачный школьный реферат. Памятник сиял новеньким гранитным постаментом, остальное же имело следы ветшания. Акимат, библиотека, дворец культуры были в полном порядке, прочие же строения, так восхитившие меня в детстве, выглядели не руинами, нет, и не заброшенными, но несколько неряшливыми. Эта неряшливость была бы не так видна, коли б не подчеркивали ее разнокалиберные, разноуровневые, вырвиглазные вывески. Выглядело это базарно.

На улице палила жара – плюс сорок. Припарковавшись на проспекте, в зыбкой и внезапной тени, мы пошли гулять. Гулять по улицам без намека на тень – то еще удовольствие. Мы устремились к морю, сын рвался туда, абсолютно не осознавая, что Каспий – это особенный водоем, не такой, как всякое пляжное, курортное море. Ему хотелось купаться.

Но это можно было осуществить и за городом, и у экипажа встал резонный вопрос: зачем мы здесь? В это время мы шли по парку Акбота – месту, откуда и произрос изначально этот город, – распланированному на сектора, дорожки, газоны и аллеи по всем правилам паркового искусства.

С одним лишь отличием – парк был разбит в пустыне. И, несмотря на все поливочные ухищрения, это было заметно. Трава была жухлой, деревца едва-едва достигали высоты в полтора-два человеческих роста. Их тоненькие веточки не тянулись к солнцу, а недоуменно растопыривались, будто вывернутые карманы пропившегося гуляки. Нелепы и жалки были эти деревца.

Если в самом городе, на его проспектах, где есть застройка, тень наконец, посадки, пусть и не частые, довольно укоренившиеся, то здесь, на голом месте, на спуске к морю, они выглядели по-настоящему жалко.

– Итак, мы в пустыне, – сообщил я заинтригованному экипажу…

«Итак, мы в пустыне, – сообщил безымянный бригадир своей столь же безымянной бригаде, высадившейся у временной причальной стенки, устроенной из затопленной баржи, у скалистого берега хилого, скособоченного, неприбранного и неуютного поселка Актау в 1959 году. – Кой черт мы тут забыли, не мне вам объяснять».

Объяснять его видавшей виды нефтеразведочной бригаде ничего и не было нужно. Она, собранная из матерых, потаскавшихся по всему Союзу, повидавших и претерпевших всё и вся бичей, пары толковых бурильщиков и пацана-комсомольца, была готова ко всему.

«Шиш мы тут чего набурим», – думал бригадир, с тоской обозревая царившее вокруг бескрайнее уныние.

«Лишь бы кормежка была нормальная», – думали бичи.

Бурильщики думали, что баб тут, понятное дело нету, зато барыш пойдет на сберкнижку веский, за работу-то на этаком-то отшибище.

И лишь пацан-комсомолец медленно осознавал, «кой же черт» он здесь забыл. А забыл он здесь свои чистые идеалы и романтические представления «о туманах и о запахах тайги». Ибо видел он лишь посыпанную солью луну.

Но все они ошибались.

Не прошло и года, как мангышлакская земля дала первую нефть, а затем и газ, и металлы, и много чего еще интересного было обнаружено в здешних недрах. Мангышлак, как гигантская губка, был напитан всевозможными богатствами в бессчетных количествах. И хотя резная, вся в узорах чинков, крышка его шкатулки лежала на месте, всякому проницательному взору было открыто ее содержимое.

Однако открытие этой шкатулки одарило страну не только богатствами. Из нее, как из ящика Пандоры, полезло бесконечное количество проблем. Ибо одно дело, пускай и тяжкое, но было богатства эти отыскать. Здесь сплав бичей, специалистов, энтузиастов и бригадира (как бы это сейчас назвали – мотиватора) равнялся успеху. Ну или неуспеху. Что тоже результат. И совсем другое дело было эти богатства добыть. Ибо Мангышлак есть пустыня, пустыня совершеннейшая, эталонная, а потому жестокая ко всему живому, ко всякой многолюдной деятельности.

Одно дело провести по ней из Хивы в Астрахань караван. Другое дело ее освоить, обжить навсегда, на веки вечные. Это уже задача не по бичам! Это уже настолько дерзновенная мысль, что сравнима она с полетами в космос, с выходом человека в его пустые, безжизненные пространства. С той лишь, впрочем, разницей, что всякий космический полет подразумевает возврат, без заселения, даже без колонизации.

Кое-какое копошение здесь происходило и раньше. Первыми эту землю заселили заключенные, которые осваивали урановые месторождения. Уран здесь добывали экскаваторами, а обогащали на передвижных, размещенных на грузовиках МАЗ-200, установках. Было это в конце 40-х – начале 50-х годов, и потерь, ясное дело, никто не считал. Зеки были все равно что безвозвратные колонисты.

Теперь же, после открытия мангышлакских богатств, стало очевидно, что колониальной политикой с Мангышлаком не совладать. Нужно заселять, осваивать полуостров.