Почему Мангышлак

Дорога вилась вдоль горы и чуть отклонялась в сторону, на подъем. И я, в очередной раз выцеливая что-то в фотообъектив, вдруг понял: Бокты – это не пирог. Бокты – это корабль. Это величественный пароход, на неиссякаемом топливе степного величия рассекающий вечное каменное море. Его верх теперь был не бисквитом, а закопченным рядом труб в облаке угольного дыма, коржи вдруг превратились в борта палуб и корабельные надстройки, линия вишневого варенья обернулась ватерлинией, а взбитый крем понизу стал вскипающими под форштевнем бурунами волн.

Корабль Бокты несся мимо нас в вечность, но не мог оторваться, ибо и мы неслись туда же, только немного сбились с курса. Нас болтало и швыряло в океане хлюпающих радостей, мелочных планктонных обид, суетливых течений праздников, отмелей невзгод – и он, этот древлеокеанский странник, вынырнув из ниоткуда, все расставил по местам и указал путь. Тот, что проложен между севером и истинным горизонтом.

И вот мы уже едем, оставив позади корабль Бокты, ибо его курс указание не только для нас, а для всех, кто торит свои пути. Им лишь нужно понять, где именно ждет их ориентир и куда он указывает.

Едва кончился сор, дорога опять пошла волнами, но то, что предстало перед нами, было не иначе как девятым валом. Впереди нас ждал такой крутой подъем, что становилось страшновато. Дорога будто взмывала в небеса почти что вертикально. Это было даже круче, чем приснопамятный подъем на прикаспийской террасе, который мы едва-едва одолели вчера. В нашу пользу было лишь то, что подъем прямой, без поворотов и без булыжников в колее.

Включив первую передачу и хорошо разогнавшись, мы с натужным ревом одолели этот подъем, на самом верху проскочив между двух бугров, как в ворота, и подпрыгнув на кочке уже на ровной площадке.

Здесь нас ожидал сюрприз. На площадке стояло три внедорожника с пермскими номерами. У одного был поднят капот, и три мужика что-то сосредоточенно под ним перебирали. Вокруг гуляли женщины, дети и резвилась собака.

– Где же еще встретиться пермякам, как не в пустыне, – заулыбались мы, выйдя из машины и уклоняя лицо от языка неимоверно дружелюбного и крупного пса.

Пермяки тоже были нам рады.

– Клещей по пути много насобирали? – первое, что спросили они.

Мы заулыбались еще шире, ибо клещи есть наиглавнейший уральский бродяжий вопрос. Клещи – первейшее, что волнует уральского человека, в какой бы части света он ни находился.

Поломка пермяков была пустяковой. Они поведали нам, что путешествуют по Мангышлаку уже в четвертый раз, и нынешнее их путешествие подразумевает некое скоростное прохождение маршрута.

Это были серьезные ребята, и нам показалось, что они несколько удивились нашему путешествию в одиночку. Однако еще больше удивились они тому, что мы едем на Мангышлак через Астрахань. В их спортивные автотуристские категории это плохо укладывалось. Мы для них были какими-то праздношатающимися чудаками. Убедившись, в первую очередь по жалостливой, как в разговоре с дурачком, усмешке, что наша помощь им не требуется, мы поехали дальше.

Впрочем, почти сразу остановились. Не отъехали мы и трехсот метров, как очередные красоты захватили и наши взоры, и наши мысли. Плато здесь вытягивалось в тончайшую линию, в гребень шириной едва-едва пять метров. По нему и была набита колея. Справа была долина, занятая огромным солончаком, слева меловая пустошь. Издали и к той и к другой долине подходили чинки, но не с отвесными стенами, а с расчлененными, вьющимися, как локоны блондинки, белоснежными склонами. Ниже, в месте примыкания долины, были рыже-бурые натеки, будто призывно манящие губы красавицы. Мы не могли не остановиться и не заснять это «пу-пу-пиду».

Я спустился на полочку рядом с дорогой. В это время мимо нас пронеслись пермяки. Я было дернул объективом в их сторону, в надежде заснять эффектный кадр снизу – как в облаке нагретой пустынной пыли почти вровень с млеющим солнцем несутся машины. Однако объектив выцелил другое. Прямо на уровне глаз, в метре от меня, в стенке, что вела с полки наверх, была змеиная нора. А в ней змея. Зеленовато-желто-бурого окраса, с ритмическим рисунком в виде пятен и членящихся полос, она лежала, свернувшись спиралью, и выжидала, когда я покину полку.

Агрессии не было, голову она не высовывала. Потому и не удалось четко определить, что же это за змея. Такой окрас характерен и для гюрзы, которая, впрочем, большая редкость в Казахстане, и для степных удавчиков. Смотреть нужно по голове – у ядовитых змей она, как правило, более широкая и приплюснутая.

Тревожить гада не хотелось, здесь его дом, а мы лишь гости, и любая мимолетная встреча с представителем дикой природы уже в радость для городского жителя.

Я снял змею в норе, решил, что пускай это будет гюрза, ибо гюрза – это как-то веско и опасно, и мы поехали дальше. Буквально через сто метров мы опять обогнали пермяков. Они делали селфи и сдержанно матерились от восторга.